Страстотерпицы

Зойка встретила ее у ворот и сразу накинула ей на плечи свою шубу…

Дома она сказала:

– Ты пока поживи, отдышись, пожируй. И езжай в Култук. К бабке! Она одна там мыкается. Здесь тебе не устроиться. Здесь все нужными сидельцами занято. Годами место держат…

Через месяц приодетая, с чемоданами гостинцев для Зойкиных дочерей, внуков и земляков Капитолина вылетела в Иркутск.

Она прибыла в Култук вечерней электричкой, вышла на пустой перрон «Чертовой горы». Зима стояла снежная, ветров было мало, и потому на дороге лежал снег. Полная култукская луна, громадная и отчетливая, плыла над нею. Снег скрипел под ногами… В свете луны хорошо были видны дымы печных труб, прямыми столбиками тянувшиеся вверх…

Это была родина…

У двора брагинской усадьбы лаяла облезлая кабыздошка, ей вторил кобель во дворе. Большая Павла вышла на крыльцо.

– Когой-то? – спросила. – Дуняшка, ты, что ль?!

– Я, баба! – крикнула Капитолина. – Открывай! Капа я, внучка твоя.

Дома было натоплено и полутемно. Играло радио. Трясущаяся голова Большой Павлы долго всматривалась в Капитолину, словно не веря, что эта худая, потертая женщина и есть та шустрая, красивая ее внучка, сгинувшая бесследно много лет назад.

– Дождалась, – сказала Большая Павла. – Во как. Все ж таки дождалась. Жаль, зима на дворе…

– Не все ли равно, бабинька, – плача, обняла ее Капитолина.

– Хоронить счас самое плохое время. Земля промерзла… Холодно хоронить меня будет.

– А ты поживи!

– Придется пожить… До осени… А остарела ты, Капка…

Большая Павла сдержала свое слово. Она умерла в конце августа, тихим предосенним вечером. Ходила на своих ногах до последнего часа, а потом под вечер прилегла отдохнуть. И задремала.

В сладкой дреме пришла к ней Таисия и подала руку.

– Пойдем, – сказала. – Умаялась я тебя ждать.

– Дак, – заметалась Большая Павла. – Я еще не все Капке присказала… Я ей еще не открылась, где тятенькин последний золотой песочек хороню… И про дом.

– Это уже не твоя забота. Кончилось твое на земле…

Таисия крепко взяла старуху за руку, и та легко поднялась, удивляясь невесомости, но крепости руки матушки. Оглянувшись, она увидела свое тело на лежанке, в последний раз подивилась выбившемуся из-под платка белому пуху своих волос.

– Косматкой сплю. – Это была последняя ее мысль на земле…

Эпилог Мзда

Капитолина перед похоронами нашла смертный узелок Капитолины, а в нем последний мешочек с золотым песком Афанасия Брагина. Похороны были тихими и немноголюдными. Большой Павле было больше ста лет… Сверстники ее перемерли, а новые поколения ее не знали. Плакала Дуняшка, старенькая старушка, да пришла, не забыла Надежда Петровна.

Ревекка Айзековна покружила вокруг усадьбы Брагиных, но во двор не вошла. Она всегда считала Большую Павлу отсталой старухой. А сейчас, когда гремела перестройка, она вообще не знала, к какому берегу пристать…

После похорон Капитолина попыталась перестроить, осовременить усадьбу, но, видимо, властная рука хранительницы не позволяла это…

Возвращение ее было печальным. Сельчане не признавали ее. Многие отворачивались и не здоровались. В магазине продавщица кинула ей через весы сигареты. Они упали на пол…

– Не ходи ко мне, – прошипело там, за прилавком.

Капитолина молча вышла, не подобрав пачку.

Деньги, как вода сквозь решето, ушли мигом. Их немного оставалось после колонии.

Капитолина попыталась наладить дружбу с Дуняшкой, но та тряслась при виде ее как осиновый лист, и молчала.

Вечерами Капитолина сидела, одиноко глядя в оконце. Начинались ледяные култукские ветра. Они хлестали в окна, забивая крыльцо и сенцы сухой листвою. Дом выстывал быстро… Капитолина куталась в старые шали Большой Павлы, но ничто не согревало ее. При большой луне углы дома зловеще светились, и Капитолина видела всю его неухоженность. Руки старой Павлы уже не трогали углы. И этот дом не признавал Капитолину. Он как бы помнил ее предательство и хотел умереть один. Сам по себе, не перестраиваясь, без этого сгнившего в своеволии, последнего корешка погибшего Брагинского рода.

Снег на хребты упал рано. Оттого над Байкалом сияло, и это сияние проникало сквозь сопки. Свет был алмазный и холодный.

Однажды, сидя у телевизора, который купила сразу по приезде, она увидела в перестроечных новостях Ефима. Он шел в свите Березовского, как всегда, ухоженный, со львиной поседевшей шевелюрой, у него было презрительно-высокомерное выражение. Березовский пружинил стремительно, деловито, и Ефим, как ни подражал своему боссу, но Капитолина, зная его, уловила одышку в движении своего бывшего любовника.

«Я убью его, – подумала она. – Я все равно убью его!»

Капитолина достала остатки своих сбережений. Денег на дорогу до Москвы не хватало. «Нужно еще оружие», – думала она…

Капитолина серьезно начала копить на убийство Ефима. Стрелять она умела. «А дом я продам!» Это стало последним ее упорным желанием… Но копить было не с чего. Работы в Култуке не было, а за усадьбу много не выручишь…

Но она привыкла в жизни добиваться своего.

Жизнь приобрела смысл.