Страстотерпцы

   — Казаковать, господин, тебе не придётся. Будешь служить Господу в Астрахани. Пристава твоего теперь опрашивать нам недосуг. Вот когда грянет оный час, придём в монастырь за тобою, тогда и спросим.

Никон понял: дело затевается нешуточное. Сказал казаку тихо, гневно:

   — Неужто твой атаман готов поднять руку на царя, на помазанника Божия?!

   — О царе промеж нас разговора не было, — признался казак. — Разговор о боярах был. От бояр, изменников православия, нет ныне воли на Руси.

   — Ну что ж! Выслушай, казак, твёрдое моё слово: Господь вёл меня и привёл на Анзерский остров, и был я в великом послушании у старца Елеазара. Господь указал — и прибрёл я на речку Виленку, жил полтора года один, как зверь, да по воле Небесного Отца был призван в игумены на Кож-озеро, а через три года — в архимандриты московского Новоспасского монастыря, а ещё через три года — в митрополиты новгородские. Я не сколько-нибудь — три года спустя поставлен был милостию Божией в патриархи. Знай: быть мне там, куда Иисус Христос перстом ткнул. Казаки — народ вольный, но перед Богом вольных нет. Хотите быть живы и здравы — не перечьте Господнему провидению, но исполняйте его.

Евтюшка перекрестился, понял: в ответе Никона отказа нет. Поднялся.

   — Благослови в дорогу, святейший.

   — Далека ли дорога твоя?

   — Пойдём на Соловки по обету. Но коли будет тебе какое утеснение, только подай нам весть, опростаем тебя отсюда. Пристава твоего тоже с собой заберём.

Благословись, попросил:

   — Не лиши молитвы твоей товарища моего, Федьку. На саблях, на пиках не ведает себе равных. Добрый казак.

Никон позвонил в колокольчик. Флавиан вернулся вместе с Федькой. Благословляя рубаку, Никон надел на него крест с частицами мощей, Евтюшке дал серебряный и пригоршню медных монет для других казаков.

Растревожили пришельцы святейшего. Понеслись в голове картины одна другой свирепее.

Встала перед глазами белая стена над Красной площадью, зубчатая, а промеж зубцов — пики, на пиках головы бояр-ненавистников: Стрешневы, Милославские — от мала до велика, весь Приказ тайных дел... На Фроловской башне, на самом верху, на колу — сам! А под ним — наушник его, Лигарид, жидовин, предатель-иуда...

Ярость пыхнула, но тотчас и сошла. До слёз стало горько: ни Анзеры, ни пустынничество на Виленке, ни посвящение в архиерейство, в патриархи не избавили от покушений сатаны на бессмертную душу.

Никон трижды плюнул перед собою, а горечи не убыло.

Алексей-то Михайлыч — самодержец-то! — самим появлением на свет Божий обязан молитвам отца Елеазара. Царь Михаил, страдая от бездетства, на Анзерах нашёл молитвенника, угодного Господу. Елеазар вымолил наследника.

Вспомнилась Никону гора Голгофа. Его это была гора, между двух океанов, Небесным и Ледовитым. Всякий раз, потрясённый величием творения, под незаходящим солнцем летом, среди тьмы зимой всходил он на гору с благословения преподобного Елеазара. По тысяче поклонов на каждом молении клал, ежедневно прочитывал всю Псалтирь, каноны Иисусу Христу, Богородице...

По сей день горевал святейший о расставании с Елеазаром. Недружно расстались. Не по-христиански. Слава Господу, что послал при жизни преподобного почтить Анзерскую пустынь. Больше чем за полгода до преставления дивного наставника своего удалось увеличить жалованье братии: по пуду ладана в год, по три пуда воска, по пять вёдер церковного вина, по четыре четверти пшеничной муки на просфоры, строителю и каждому иноку по рублю. Сие жалованье выхлопотал от царя. От себя посылал Елеазару по два рубля да по рублю братии.

«Господи! — вспомнилось. — Да ведь я на Новый год на серебряные оклады к иконам семь фунтов серебра им отвалил, да сверх того двести пятьдесят рублей на храм, каждому брату по осётру, преподобному два рубля и белугу...»

Никон открыл сундук с книгами, с хартиями. Нашёл список с рукописи Елеазара, прочитал, где открылось: «Однажды по своему обыкновению я совершил в келии краткую молитву Исусову и полагал поклоны, а потом стал читать молитву ко Святой Богородице, говоря: «Пресвятая Госпожа Владычице, Богородице, спаси меня грешного!» — и вот внезапно является предо мною Пресветлая Богородица, в сиянии славы, имея три светлые звезды — одну во главе и две на раменах[61]. Царица Небесная произнесла: «Елеазар, не переставай призывать Меня в своих молитвах, и Я буду помогать тебе до исхода души твоей».

   — Помоги же мне ныне, святый наставник мой! — воскликнул Никон и велел позвать Палладия, привёзшего письмо иконийского митрополита. Просил рассказать, какими слухами тешат себя сплетники в Москве.

Палладий призадумался.

   — Жил я на Кирилловом подворье, святейший, среди монахов... С мирскими мало виделся... Говорили, будто боярыня Морозова и сестра её княгиня Урусова прилежны к старой вере. Царь на них сердит, да царица не даёт в обиду.

Никон подул в нос: не понравилось известие.

   — О конце света говорят! Дескать, коли антихрист явился в мир в шестьдесят шестом году, Страшного Суда надо ждать со дня на день.

   — Совсем сбесились!