Страстотерпцы

Трудно смиряясь с судьбою, признал-таки, что монастырь, поставленный отшельником Ферапонтом двести семьдесят лет тому назад, одетый в камень стараниями преподобного игумена Мартиниана и его преемников, благолепен красотою храмов, а росписями, пожалуй, не знает себе равных. Хороша была Благовещенская церковь, высокая, с тремя ярусами кокошников, с удивительно соразмерным, хотя тоже очень высоким, барабаном, ребристым куполом, над которым была ещё и маковка, державшая крест. Как ни сопротивлялся ум, душа поборола неприязнь к темнице и признала сию темницу истинным светом. Старейший собор во имя Рождества Богородицы, поставленный в 1490 году по благословению ростовского архиепископа Иоасафа Оболенского, был первой каменной постройкой на Ферапонтовой горе. Храм поднимался к небу ярусами. Вид его был испорчен пристроенными галереями, ризничной палатой, церковью Мартиниана, но смотрелся стройно — корабль, плывущий по небесам.

Расписал Рождественский собор дивный Дионисий с сыновьями Феодосием, Владимиром, с иконниками старцами Паисием, Митрофаном, Мисаилом Коником, Иваном Дермой да племянниками Иосифа Волоцкого Досифеем и Вассианом, будущими архиепископами.

Монастырский народ рано поднимается, братская молитва возносится ко Господу ещё затемно, до солнца.

Никон полюбил приходить в храм Рождества, когда было в нём пусто.

Дивное духовное созерцание жизни Пресвятой Богородицы начиналось с паперти. По обе стороны портала на драгоценной сине-голубой лазури стояли два золотых ангела. По левую руку грозный воин с мечом, с хартией, по правую — молитвенно склонённый, пишущий в столбец имена входящих в Дом Господа и Матери Его.

Над дверьми роспись делилась надвое стрелою портальной арки. Слева — ложе матери Девы Марии праведной Анны. Рядом с нею праведный Иоаким. Служанка, подносящая воду, четверо других служанок, купающих новорождённую Марию. Справа умилительная сцена ласкания родителями сладко спящей дочери.

Чаша сердца переполнялась любовью к младенчеству Марии, ко всем младенцам мира, в душе поднимались, трепетали дивные всполохи воспоминаний, уже таких неясных, таких счастливых, о своём младенчестве.

Половину грехов прощает Бог человеку, когда просыпается в человеке дитя.

В храме с первых шагов взор устремлялся к свету, к горе купола, к Пантократору[60].

Бог в этом храме не царил недоступно в вечности, в высших мирах, но спешил из сияющей лазури неба к любимейшему, к самому неспокойному творению Своему, к человеку. От стремительного движения воздуха иссиня-голубой гиматий поверх пурпурного хитона вздымался волной, лицо, нимб, Евангелие — сияли, как золото. Свет этого золота падал на коричневые волосы, и такая Божественная мощь исходила от образа — трепетала душа: се есть Дом Господа.

В барабане невидимый Престол Творца мира поддерживали шесть небесно-синих архангелов. Трое были в синих же одеждах, ещё один — в сине-зелёных, и только двое — в золотисто-жёлтых и оранжево-рябиновых.

Под барабаном в круглых медальонах благословляли прихожан праотцы и дивная праматерь Ева.

На парусах были написаны евангелисты. И здесь лазурь.

Чудилось: не в храм ты пришёл, а в мир, где видимы светлые силы и где небо живое.

В конхе, в полукруглой раковине алтарной абсиды, Никона изумляла красота Богоматери с младенцем на троне. Светлое золото ликов, тёмное золото нимбов, густой пурпур царственных одежд и опять-таки небесная лазурь. По сторонам от Богородицы стояли коленопреклонённые ангелы, и самому не терпелось пасть ниц, повторяя за Дионисием его лазурную молитву.

Приближался день преставления преподобного Ферапонта, и Никон, храня в душе затеплившийся огонёк воскресшей детской любви, отстранил от себя всякую суету.

Ходил на службы в отведённую для него церковь Богоявления над Святыми воротами со смирением. Ворота, узкие стрельчатые шатры над воротами, державшие небольшие золотые купола двух церквей, были построены всего девятнадцать лет тому назад. Обе эти церкви, Богоявления и Ферапонта, никак не разделялись.

Между стенами, одна из которых занята иконостасом, пространства всего-то сажень. Молились, стоя цепочкою.

Никон иного храма для себя не требовал. Построив братский корпус на двадцать пять келий, он соединил его крыльцом с храмом Богоявления, и храм этот стал его домашней церковью.

В канун праздника Никон пошёл перед обедней в храм Рождества, в лазурь Дионисиевых молений.

Душа откликнулась на бесхитростную благодать «Рек благочестия». На сводах, держащих купол, Дионисий написал сказ об учении святых отцов. Святителя Василия Великого — на южной стене, Григория Богослова — на северной, Иоанна Златоуста — на западной. Под лазурным небом струились лазурные реки. Над каждою рекою трон, на троне с развёрнутой хартией — святитель. Люди черпали из рек воду кубками, чарками, опустившись на колени, припадали губами к живительному, неисчерпаемому потоку.

— Дивуешься? — услышал Никон голос.

У стены на низенькой скамеечке сидел старец.

   — Дивуюсь.