Страстотерпцы

   — Чем же всё это кончилось?! — оборвал Ордин-Нащокин подьячего.

   — А ничем. Зима ныне ранняя. Снег выпал, на реках забереги.

Оставалось только вздыхать. В России уж зима. А здесь до холодов далеко. Леса только-только в жар бросило.

Бросало в жар и самого Афанасия Лаврентьевича: великое дело изничтожил король Ян Казимир. Потерпеть бы ему с отречением хотя бы месяц, пока съехались бы послы... Больно нужен ему теперь вечный мир! Выторговал у сейма триста тысяч флоринов годовой пенсии и снял корону, как обузу. Впрочем, на словах сострадал Речи Посполитой, народу польскому. Предлагал сейму разумное, якобы думая о будущем несчастливого государства, а на самом деле — неисполнимое. Выступая в последний раз перед польским рыцарством, со слезами на глазах умолял отдать корону Алексею Михайловичу, белому русскому царю. Пророчествовал: «Иначе Речь Посполитая доведёт себя до разделения своих областей между соседственными державами. Москва опановит себе Великое княжество Литовское, Бранденбургскому двору отворено будет Великое польское порубежье, Австрия не выпустит из рук своих Кракова, и каждый из соседей захочет овладеть ближайшею частью Польши, по праву завоевания».

Нечаянно ли, по злому ли умыслу, но королевская прощальная речь была великим соблазном. Всколыхнула она в Алексее Михайловиче угасшие надежды. Для Ордин-Нащокина одна из причин безнадёжного сидения в Митаве была великая неохота явиться теперь в Москву, принимать участие в пустом деле: добывать царю королевскую корону.

Изнемогая от сомнений, Афанасий Лаврентьевич ходил в дубраву душой отдыхать, с волком, с лисицей. Радовался боровикам, стаивал под кроной великого дуба, пращура дубравы. Да куда от себя денешься?

Безрадостно думал о невозможности соединения славянства под сенью русского древа. Бог послал притчу наяву: корова, волк и лиса, выросшие вместе, живут себе в одном сарае, но разве соединимы под единой кровлей православие и католицизм? Приобретя золотой обруч Ягеллонов, не потеряет ли Алексей-то Михайлович шапку Мономаха? Соловки, хоть и страшно то вымолвить, — от царя пушками открестились... из-за малых перемен в церковном обряде, а что станется с Россией, если государь поменяет святоотеческую шапку с крестом на многорогую, чуждую? Очнулся однажды Афанасий Лаврентьевич от мечтаний и дум и чувствует — тепло. К правой ноге жмётся волк, к левой — лисица, а сам он дуб спиной подпирает. Умилиться бы, да не пустил в сердце нежности, усмехнулся; хочешь привязанности — корми.

Загремели вдруг колеса экипажа, из кареты выскочил дьяк Иван Савинович Горохов.

— Смилуйся, Афанасий Лаврентьевич, за тобой! Вчера на ночь глядя приехал человек литовского канцлера, а нынче утром — гонец из Стокгольма, от королевы Гедвиги.

Ордин-Нащокин молча сел в карету, лошади помчали, и он даже не оглянулся, забыв сразу о волке, о лисице...

Шведская королева писала великому государю от имени малолетнего сына Карла XI: «Ваше величество уговорились о съезде с его величеством Яном Казимиром, не объявивши нам, не оказавши нам этой чести. Нашему королевскому величеству этот съезд не надобен, потому что с вашим царским величеством о вольной торговле мы условились в Кардисском и ещё в Плюсском договоре, а с королём польским — в Оливском{57}. Что в этих договорах постановлено, то все будем содержать крепко, без всякого умаленья, и потому послов наших на тот съезд отправлять мы не соблаговолили».

Шведского гонца Ордин-Нащокин к столу не пригласил, отпустил без награды.

Иной приём был вестнику канцлера Паца. Афанасий Лаврентьевич, ещё не читая послания, наградил шляхтича сороком соболей.

Канцлер сообщал: царевич Алексей представлен сейму кандидатом на корону, и сомневаться в избрании именно его, сына великого государя великой России, не приходится, сторонников множество, народ мечтает о таком светлом государе, но есть, однако, условия, исполнить которые необходимо. Условия эти помещались в десяти статьях. Христофор Пац и его сторонники просили Алексея Михайловича даровать Польскому царству старшего из сыновей, уже способного управлять государством. Жёстко оговаривалось: царевич не может быть королём иначе, как приняв при короновании римско-католическое вероисповедание. Он также принимает на себя обязательство терпеть унию. Отречение от наследования русской короны обязательно.

Афанасий Лаврентьевич вспомнил корову, волка и лисицу и вздохнул. Требования законные, но каждое из них для Алексея Михайловича — мука мученическая. Любимый сын, надежда должен стать папёжником, врагом православия.

Отречение от шапки Мономаха есть отречение от мечты соединить два великих царства — в величайшее. Сможет ли Алексей-то Михайлович переступить ради чужой короны через родное сердце?

Все следующие статьи были торгашеские.

Требовали возвратить Киев и все утерянные области. Даровать войскам, польскому и литовскому, три миллиона.

Заплатить долги Яна Казимира.

Всем, кто избирает, воздать значительную денежную благодарность.

Иметь два войска для отражения войны от шведов и Франции.