Стратегемы

Со времени опубликования критического текста «Стратегем» Вельффлина-Мельбера, а также фундаментального исследования последнего об источниках Полиэна, появилось несколько работ, авторы которых рассматривают проблему использования Полиэном предшествующих исторических текстов. К сожалению, почти все эти исследователи при изучении данного вопроса, следуя принципам традиционного источниковедения, ставят своей целью установить происхождение и соответствие отдельных книг «Стратегем» определенным первоисточникам, чтобы на этом основании затем определить надежность Полиэна как историка, и поэтому почти не затрагивают проблему значения используемых автором текстов в создании нового сочинения.

Общеизвестно, что Полиэн использовал большое количество самых разнообразных текстов. Основу его источников составляют сочинения греческих историков — Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Эфора, Филиста, Тимея, Иеронима, Феопомпа, Филарха, Дуриса, Динона, Аристобула, Неарха, Николая Дамасского, Арриана. Помимо этого Полиэн использовал также ряд неизвестных нам сочинений — своего рода промежуточных источников.

При составлении некоторых книг, например восьмой, Полиэн определенно многое почерпнул из сочинения Плутарха «О доблестях женщин» (Mulierum virtutes), а другое крупное произведение херонейского писателя — собрание биографий «Сравнительные жизнеописания» — могло послужить ему как источник информации о римлянах. Некоторые исследователи полагают, что латинские источники были недоступны Полиэну из-за незнания языка, однако это утверждение не встречает поддержки среди других ученых, которые справедливо указывают на заявление самого Полиэна о работе адвокатом в римских судах (II, prooem). Предполагается, что Полиэн мог воспользоваться сочинениями Курция Руфа, Светония, Помпея Трога и Аппиана. Можно не сомневаться, что Полиэн был знаком и с предыдущими коллекциями военных хитростей, среди которых важное место занимают «Стратегемы» Фронтина, написанные лет на 80 раньше, однако нельзя говорить об обширном заимствовании этим греческим автором материала своего предшественника. Более того, как показывают Н. Хаммонд и Э. Уилер, есть основания предполагать, что Полиэн, включая тот или иной рассказ, известный нам также по сочинению Фронтина, не механически повторял факты, а подвергал их исправлению. Считают также, что Полиэн почти дословно воспроизводил сообщения используемых сочинений (и именно поэтому его так ценят историки), однако, не утруждая себя сверкой различных версий событий, повторял вслед за своими источниками их ошибки в хронологии и характерах.

Несмотря на определенные успехи в деле установления источников Полиэна, приходится согласиться с мнением Д. Льюиса, что за исключением атрибутации еще каких-нибудь новых пассажей существенного прогресса в этом направлении ждать не приходится. Для того же, чтобы изменить существующее положение в изучении «Стратегем» Полиэна, необходимо сменить всю парадигму исследования, ибо за выявлением чисто филологических и исторических особенностей сочинения нередко теряется сам текст и его автор. Это, в частности, происходит и потому, что исследователи, придерживаясь методов историографии «ножниц и клея», стремятся не к объяснению самобытности сочинения, а лишь выделяют из него то, чем оно обязано предшествующим текстам. Восприняв же идею интертекста, согласно которой любое произведение представляет собой не сборник цитат, фраз, пассажей, заимствованных из чужих сочинений, а пространство пересечения различных дискурсов, под влиянием которых и возникает текст как диалог автора и читателя, мы, наконец избавившись от негативизма в оценке источников Полиэна, можем рассматривать данный текст как законченный и совершенный продукт своего времени. Это, в свою очередь, позволит нам выяснить, как и почему появилось такое сочинение — «Стратегемы» Полиэна.

Концепция «Стратегем» и стратегема Полиэна

Итак, исходя из всего вышесказанного, очевидно, что характеристика «Стратегем» и личности их автора получается неоднозначной и противоречивой. Лишь на первый взгляд текст кажется ясным и не вызывает особых сомнений у критиков, привыкших оценивать это сочинение с позиций традиционной историографии. На самом же деле как жанровая принадлежность данного сочинения, так и его главные идеи до сих пор остаются неопределенными и побуждают к многочисленным вопросам.