Стратегическая авиация России. 1914-2008 гг.

В это время подходит ко мне младший лейтенант. Подходит и говорит: «Ты никого не знаешь с Андрушовки?» А это наш районный центр. Я говорю, что с Андрушовки не знаю, но я с Андрушовского района, и кого бы он хотел увидеть. «А ты знаешь там Жданова?» Я говорю: «Знаю, в футбол играли вместе». Но не вместе, а супротив той школы. «А там Иванова, Петрова не знаешь?» — «Знаю». — «Интересно. А что ты так пригорюнился?» Я говорю, что так и так, получилось такое-то дело. «Куда ты хочешь?» — «Собирался в танкисты, потом в летчики, а попал — в штурманы. Теперь штурманское училище расформировывается, попал в техники». — «Хорошо, что еще не в кавалеристы, — рассмеялся лейтенант. — Сиди здесь и никуда не уходи, жди моего сообщения, я твое личное дело переложу в Уманское училище дальней авиации».

На Ту-4 тогда ввели штурманов-бомбардиров. Был еще штурман-навигатор. Штурманов-бомбардиров готовили на курсах несколько месяцев. И присваивали звание младшего лейтенанта. Приходит этот младший лейтенант часа через два и говорит:

«Твои документы лежат в делах Уманского летного училища дальней авиации. Вызовут на построение, иди становись в строй. И никому ничего не говори. Назовут фамилию, скажешь «я», не назовут фамилии, скажешь: “Я записался в Уманское училище, почему мою фамилию не назвали?”» Действительно, через несколько часов построили там два училища: Уманское и Двинское. Меня зачитали в списках Уманского училища. На другой день сажают нас в теплушку, и едем мы в Умань. Стоим на разных станциях по несколько дней. От Конотопа до Умани можно добраться было за несколько часов. А мы ехали суток десять, если не больше. Голодные, пайка мало. Но нас одели, когда мы собирали окурки на аэродроме, в ношеное солдатское обмундирование. Поэтому, когда бабки на станциях подбегали с картошкой или с хлебом или с чаем, мы стали продавать с себя гражданскую одежду. Я все из своего домашнего «сидора» продал. Зачем, думаю, все равно не понадобится. Остался в поношенном, не с моего плеча военном обмундировании. Приехали в Умань. Нас сразу определили в какую-то роту и расселили по казармам. Стали проходить курс молодого бойца. Это планировалось месяца на три. Нагрузку дали нам приличную. Невзирая на свою спортивную подготовку, выдерживать все было лихо. Но вблизи наших границ в Корее шла война и, судя по газетным сообщениям, вот-вот могла перекинуться на нашу территорию. Нас готовили к самому худшему развитию событий. Но мы не унывали и были готовы хоть завтра поехать на эту войну и не посрамить там честь Дальней авиации. По вечерам перед отбоем собирались в курилке, и бывалые старшины, участники Великой Отечественной войны, рассказывали разные истории из жизни еще довоенной авиации, которая, как выходило из их рассказов, в основном, формировалась из бывших кавалеристов, танкистов, реже — моряков.

Много позже подобные истории я встретил в книге Героя Советского Союза Василия Решетникова «Что было — то было». Вот он как описывает жизнь летчиков.

— Полагая, что все беды в авиации проистекают от низкой дисциплины среди летного состава, высшее военное руководство признало необходимым периодически направлять в авиационные части и соединения наиболее строгих и ревностно почитающих общевойсковые порядки командиров из других родов войск — пехотинцев, танкистов, даже кавалеристов. Сухопутный народ, однажды отдавший свою судьбу и душу другому «богу», трудно приживался в новой среде, ностальгически страдая по марш-броскам, пушечной пальбе и сабельным атакам.

Это был не первый призыв в авиацию из сухопутных войск, но заблудший народ при первой возможности сходил с летной работы на административные и чиновные должности, где чувствовал себя куда устойчивей, чем в воздушной стихии. Среди их предшественников было уже немало и тех, кто добирался порою до самых верхних эшелонов военно-авиационной иерархии, так и не побывав хоть немного в настоящих, признанных, не говоря уж — в выдающихся летчиках или штурманах. Так что в славное летное братство одни вступали как в храм доброй и строгой богини, безоглядно неся ей первую юношескую и до конца преданную любовь, другие — как в очередной гарнизон «для прохождения дальнейшей службы». И хотя последних «муза полета» своим расположением не жаловала, порой и среди них случались ее избранники. Таким был в нашей эскадрилье Алексей Кот. Однажды сойдя с коня и прикоснувшись к мудростям штурманской науки, он остался верен ей беспредельно, а с войны вернулся Героем.

Одно время и у меня был штурманом недавний танкист, лейтенант Михаил Иванович Глушаченко. Хороший штурман, старательный и педантичный человек, но и он, еще продолжая летать, нашел себе дело в штабе. Однажды, в один из первых дней нашего летного знакомства, Михаил Иванович огорошил меня неожиданностью: на рулении, выйдя, как и полагается для обзора переднего пространства по грудь из астролюка, он вдруг поднял вверх правую руку, согнул ее влево и поставил раскрытой ладонью над головой. Это было что-то новое и забавное.