Стратегическая авиация России. 1914-2008 гг.

И дзусы на промасленном капоте.

Мы провернем ему любовно винт,

Но не рукой, а как учили — «лапой»,

Оценим предполетный лабиринт

И ветер по «колбаске» полосатой.

Мы в самолете! В сердце — маeта!

На зависть остающимся потомкам

Мы из кабины крикнем: «От винта!»

«Есть! От винта!» — ответит техник громко.

Взглянув, не перекрыт ли бензокран,

Мы руки в стороны: «Убрать колодки!»

И легендарный наш аэроплан

В разбеге! Плавном, строгом и коротком.

В полете, сдвинув «ухо» набекрень,

Послушаем, о чем поют расчалки,

Проверим по капоту курс и крен,

Удержим шарик в центре. Елки-палки!

Припомнив наши первые шаги,

Высотомер подправим кремальерой.

«За ручкой стрелка, шарик от ноги», —

Нехитрый вспомним жребий «пионера».

В захвате дух! Срыв в штопор… виражи…

Хоть в нисходящей, но крутнемся в «бочке»

И, успокоив наконец режим,

У «Т» мы приземлимся на три точки.

Довольный, но по должности суров —

Далекой Белоруссии посланец,

Несуетливо и без лишних слов

Инструктор нам большой покажет палец.

И согласимся: все-таки не зря,

Когда мы ели завтраки в «квадрате»,

Гонял флажком курсанта Бобыря

Комэска в залихватском русском мате.

И саженного роста старшина

Нас в гневе больше не пошлет: «На шкентель!»

Теперь мы знаем — не его вина,

Что мы не понимали суть момента.

Мы вспомним тех, кому не удалось

Нормально сесть у знака после взлета,

Кого сразило подлое «авось»

В строптивейшей из всех работ работе.

Мы с ним вдвоем, отбросив тяжесть лет,

С судьбой опять сыграем в чет иль нечет

И недопетый допоем куплет,

В лихом задоре развернувши плечи.

Полеты на Ту-16

Сразу же после окончания войны в Корее на смену Ту-4 в Дальнюю авиацию поступил новый стратегический бомбардировщик Ту-16, который верой и правдой прослужил в военно-воздушных силах страны несколько десятков лет. Но нелегко давался этот самолет летчикам, много неизведанного пришлось преодолеть, распутать и познать не только конструкторам, но и тем, кто поднимал его в воздух. Достаточно взглянуть на горестный список погибших экипажей Ту-16 и М-4, чтобы понять: все неизведанное и новое требовало свою дань, чаще всего это были жизни цвета нации — летчиков Дальней авиации. Но, несмотря ни на что, туда шли самые смелые, здоровые и крепкие. Это был мир Чкалова, Громова, Покрышкина — мир не придуманных, а настоящих героев страны. Вот об этом времени, о том, как он попал в авиацию, как осваивался новый реактивный самолет, вспоминает фронтовик, генерал-лейтенант авиации Леонид Иванович Сафонов, который во время Великой Отечественной войны почти еще мальчишкой воевал в пехоте, а потом стал летчиком Дальней авиации.

— О том, чем я буду заниматься после войны, я серьезно задумался на фронте в 1943–1944 годах под воздействием, как это ни странно, немецких самолетов. Самолеты, особенно в те годы, воспринимались мною как что-то божественное, управлять ими могли только особенные люди. Налеты немецких самолетов на наши позиции производили более сильное впечатление, чем, скажем, артиллерийский обстрел. Невозможность что-либо противопоставить воздушному налету и весь ужас от этого смешивались в один чувственный клубок. А это, я могу вам с уверенностью сказать, заставляет думать и о настоящем, и о будущем…

Попадало нам от артиллерии противника, но это было как-то приземленно, очень страшно, и там мы не видели противника. Это было убийство как бы исподтишка. А авиация — это видимая неотвратимость. Ты видишь, как к тебе приближается самолет, как он производит переворот через крыло и начинает на тебя пикировать, поливая огнем и сбрасывая бомбы. Ты знаешь, что в самолете всего лишь человек, такой же, как и ты сам. Но он, имея в руках воздушную машину, делает с тобой, что хочет. Летчик мог поражать нас, оставаясь практически неуязвимым. Мы стреляли в самолеты из всех видов стрелкового оружия, но за мое пребывание на фронте я не видел, чтобы мы сбили хоть один самолет.

И как было радостно, когда нам зачитывали приказ Верховного главнокомандующего о начале наступления и в дымке рассвета уходили за линию фронта наши воздушные мстители. Настроение поднималось еще больше, когда штурмовики на наших глазах начинали утюжить оборону противника. Нехорошее, но злое чувство радости и восторга поднималось в груди.

Однажды мы увидели, что в горизонтальное оперение нашего штурмовика попал немецкий снаряд. От правой части оперения осталась одна обечайка. У самой земли самолет восстановил горизонтальный полет и начал тянуть на свою территорию. Мы стали молить Бога о его спасении, и самолет приземлился на нашей стороне.