Стратегия. Логика войны и мира

Например, вопросы состава военно-морских соединений составляют, как правило, суть описаний так называемой морской стратегии. Но старый спор между сторонниками линкоров и авианосцев или более современный спор между поборниками подводных лодок и приверженцами других типов кораблей явно относится к оперативному уровню анализа, а в реальных боевых условиях все эти силы будут взаимодействовать и противостоять друг другу на оперативном уровне. Что касается более специфических обсуждений, скажем, по поводу достоинств больших и малых авианосцев, то эти споры ведутся на техническом уровне анализа, поскольку в реальности обсуждаются именно различия в боевых возможностях и стоимости производства и обслуживания. Конечно, технические предпочтения зачастую определяют более широкие соображения, но тогда эти предпочтения попадают в область большой стратегии (так, большие авианосцы более пригодны для наступательной войны, а малые – для эскортирования при обороне).

Применительно к авиации различия в боевом составе тех или иных соединений также обуславливаются техническим, тактическим или оперативным уровнями, а не уровнем стратегии театра военных действий. Это ярко проявилось в дебатах 1945–1955 годов (в США и в Великобритании) между сторонниками «сбалансированных» бомбардировочных сил (тяжелые, средние и легкие бомбардировщики) и теми, кто утверждал, что все ресурсы должны направляться только на тяжелые бомбардировщики. То же самое можно сказать относительно дебатов 1955–1965 годов между сторонниками управляемых ракет и теми, кто продолжал превозносить пилотируемые бомбардировщики; и относительно нынешних споров между сторонниками беспилотных летательных аппаратов (дистанционно управляемые дроны, крылатые ракеты) и теми, кто настаивает на преимущественном выделении наличных ресурсов пилотируемой авиации. Пространственный фактор не играет никакой роли в этих спорах, в отличие от оценки соотношения затрат и эффективности, а также от «тайной силы» институциональных предпочтений: авиация с ее пилотами не слишком-то рвется использовать беспилотные летательные аппараты.

Вопросы выбора целей, традиционно важные для так называемой «воздушной стратегии»[123], также относятся не к стратегии театра военных действий, а скорее к уровню большой стратегии. Конечно, любую военную или гражданскую цель можно бомбить по любым причинам. Но последствия таких бомбардировок проявляются уже на уровне большой стратегии. Поэтому выбор категории целей является предметом национальной политики, да и реакция жертв этих бомбежек будет ответом национальным, также на уровне большой стратегии.

То же верно для целей, ради которых используется морская сила. Только результаты десантов с моря рассматриваются на уровне стратегии театра военных действий. Но блокада или препятствование судоходству в открытом море либо применение морской авиации для поражения наземных целей – здесь большая стратегия окажется более пригодной для планирования как наступательных, так и ответных мер. Разумеется, эффективность морского упреждения или ударов морской авиации по наземным целям может определяться географическими факторами на уровне стратегии театра военных действий[124], но оперативное и тактическое взаимодействие сил каждой из сторон все-таки намного важнее. Если удастся блокировать вражеское судоходство, последствия этого будут зависеть от самодостаточности затронутого блокадой государства; то есть, опять-таки, меры и контрмеры станут приниматься на уровне большой стратегии.

Притязания на автономию: морское могущество

Имеется одно-единственное оправдание обособлению стратегии для конкретного рода вооруженных сил: это допущение, что такая стратегия будет действенной сама по себе. Именно так рассуждал Мэхэн; в его истолковании истории морское могущество выступает как ключевой фактор возвышения и упадка тех или иных наций[125]. Вообще-то Мэхэн употреблял термин «морское могущество» сразу в двух различных значениях, подразумевая либо военное преобладание на море («которое изгоняет с морей вражеский флаг или позволяет ему только сигнализировать о бегстве»), либо, в более широком смысле, описывая полный набор выгод от побед на море (торговля, судоходство, колонии и доступ к рынкам)[126]. Первая трактовка морского могущества по Мэхэну нацелена на краткосрочную перспективу, когда исход войны решается блокадами и морскими рейдами. Напротив, во второй трактовке это могущество предстает как долгосрочная перспектива, как залог процветания нации. Очевидно, что Мэхэн чрезмерно обобщал опыт преимущественно британской морской истории: он уравнивал морское могущество в обоих значениях с могуществом как таковым, игнорируя континентальные державы, которые не полагались на дальние морские перевозки в сколько-нибудь серьезной степени (примерами служат Германия в периоды обеих мировых войн и Советский Союз во время его существования).

Заблуждения Мэхэна