Стратегия. Логика войны и мира

Такой исход порождала иерархия военно-морской силы: уступая противнику в совокупной мощи, соединение вражеских линкоров не осмелится, как считалось, пойти на риск генерального сражения, и те же соображения определяли ход крейсерских операций. Крейсера врага не отваживались выходить в открытое море ни для нападений на судоходство, ни для поддержки миноносцев в таких нападениях, поскольку в случае перехвата они рисковали быть потопленными отрядом не менее быстрых, но более жизнеспособных и более бронированных крейсеров с орудиями большего калибра. Потому крейсера сильнейшего флота могли оперировать свободно, а вражеские корабли лишались шанса обезопасить свои и нарушить чужие судоходные линии, ибо схватки с могучим противником им было не выдержать. То есть даже пассивная эскадра линкоров в каком-то отдаленном месте косвенно подтверждала господство над Мировым океаном, вне зависимости от расстояния до зоны каких-либо локальных событий, где «резвились» бы крейсера. Конечно, невозможно было помешать внезапному прорыву из охраняемого порта какого-то миноносца (на перехват случайно проходившего мимо торгового судна), но и только: не считая каботажного судоходства под защитой своих берегов и навигации в закрытых морях вроде Балтийского, уступавший в линкорах флот лишался всякой возможности действовать в открытом море. Именно эта участь постигла флоты центральных держав[120] в годы Первой мировой войны. Впрочем, когда в состав флота вошли подводные лодки, обладание эскадрой могучих линкоров перестало гарантировать безопасность торговому судоходству. При наличии многочисленных субмарин стремление и дальше уповать на «гипотетическое столкновение линкоров» обрекает флот на гибель: поскольку кораблям стены требуется сопровождение крейсеров (против эсминцев) и эсминцев (против торпедных катеров), защищать торговое судоходство от подводных лодок попросту некому[121]. В худшем случае это приведет к симметричной парализации судоходства с обеих сторон, что скверно сказалось бы на стороне, более зависимой от трансокеанских перевозок. Почти ровно так и произошло на пике подводных операций немецких субмарин в ходе обеих мировых войн – в 1917 и 1942 году соответственно, когда флоты союзников остановили немецкую морскую торговлю, а немецкие субмарины значительно сократили судоходство союзников (причем о влиянии пространственного фактора говорить, по сути, не приходилось).

В этом случае решающим оказывается не способ ведения войны, а скорее степень мобильности противостоящих друг другу сил: чем выше мобильность, тем сложнее предугадать расположение сил врага в то или иное время. Передвигайся наземные силы столь же свободно и быстро по всему театру военных действий и между различными театрами, тогда уровень стратегии театра военных действий потерял бы свою значимость для них. Железные дороги в некоторой степени обеспечили подобный эффект, а моторизация войск принесла еще более весомые результаты. На грузовиках войска и снаряжение могут передвигаться из одного сектора в другой за «тактический» отрезок времени, то есть за срок одного сражения, тем самым уменьшая важность предварительного развертывания. К началу Второй мировой войны транспортировка по воздуху усугубила последствия перемещений войск внутри одного театра боевых действий; с тех пор ее влияние распространилось и на переброску войск между разными театрами военных действий, пусть авиация способна перевозить лишь относительно небольшие контингенты с легким вооружением, – зато на значительные расстояния.

На уровне театра военных действий значимость тех или иных явлений сохраняется только потому, что существуют пределы мобильности наземной моторизации, что налицо уязвимость и ограниченные возможности, что воздушный транспорт зависит от аэродромов, что имеются географические ограничения, что корабли идут медленно и вынуждены базироваться на порты. Здесь можно провести параллель с обесцениванием оперативного уровня стратегии в том случае, когда война на истощение становится преобладающим видом военных действий. Вычленять отдельные типы морской и воздушной стратегии на уровне театра военных действий нет необходимости хотя бы потому, что на этом уровне важнее всего сухопутная война. Не может быть и какого-либо другого уровня стратегии, на котором применялся бы отдельный род войск и который стоял бы выше оперативного уровня, но ниже уровня большой стратегии.

Содержание не-стратегии

Если не существует отдельных стратегий, как тогда быть с названиями многочисленных трудов, где фигурируют термины «морская стратегия», «воздушная стратегия», «ядерная стратегия» или (в последнее время) «космическая стратегия»? Если исключить из рассмотрения любопытное притязание Мэхэна на теорию «военно-морского могущества», выясняется, что в подобной литературе изучаются преимущественно технические, тактические и оперативные вопросы – либо отстаивается какая-то конкретная политика, обычно на уровне большой стратегии[122].