В текущих схемах «революции в военном деле», как и в предшествовавших им схемах глубокого удара времен холодной войны, бомбардировка транспортной инфраструктуры выступает второстепенной задачей, пусть сегодня, в эпоху рутинной прицельности наведения, она крайне эффективна. Куда важнее поражение самого дорожного движения, а эти цели намного труднее найти, идентифицировать, обозначить и поразить. До войны за Косово включительно лишь неподвижные цели удавалось бомбить успешно, то есть с малым расходом боеприпасов на каждую уничтоженную цель. Но оптимистически настроенные «революционеры» утверждают, что последние достижения в области датчиков и вычислительной техники предлагают выход из этого стратегического парадокса, сводя на нет такие препятствия, как покров ночи и (в меньшей степени) рассредоточенное перемещение сил противника. Спутниковое наблюдение не может быть непрерывным, зато таковым может быть наблюдение с больших высот посредством беспилотных аппаратов. Данные о замеченных передвижениях передаются мгновенно и могут обрабатываться полуавтоматически, затем выбираются конкретные цели и подходящие средства их атаки – либо ракеты, либо пилотируемые самолеты с передовым вооружением. Так появляется потенциальный технический шанс атаковать войска противника на переходе, даже ночью и даже если они рассредоточены, но лишь в том случае, когда каждый элемент системы настроен надлежащим образом[115]
.Тем не менее до сих пор не прекращаются споры о пригодности, экономичности и прочности «системы систем», которая могла бы обнаруживать и отслеживать движущиеся цели, выпускать по ним ракеты или отправлять для их уничтожения пилотируемые самолеты того или иного типа и при этом по необходимости корректировать наведение с учетом дальнейшего перемещения целей. Оставляя детальные подсчеты другим, мы можем рассмотреть этот вопрос в рамках стратегии и обнаружить, что Клаузевиц снова нас опередил. В его дни не было ни боевых самолетов, ни управляемых ракет, но основополагающая асимметрия между снабжением в пути и войсками, развернутыми для боя, уже существовала – как и соблазн нанести удар по тылам противника посредством кавалерийских рейдов. Как обычно, Клаузевиц указывал на благоприятные перспективы, прежде чем перечислить затруднения:
«Среднего размера транспорт в 300 или 400 повозок… растягивается в длину на полмили, более значительный – на несколько миль. Каким же образом можно прикрыть столь растянутый участок теми ничтожными силами, какие обычно сопровождают обозы? Если прибавить к этому еще малоподвижность всей этой массы, ползущей чрезвычайно медленно и находящейся под постоянной угрозой замешательства (сегодня конвои даже длиннее: одна моторизованная дивизия из 4000 машин растягивается минимум на 40 км дороги. –
Иными словами, когда оперативные недостатки любых действий, проводимых вне своей зоны, глубоко во вражеском тылу, изымаются из тактических преимуществ удара по сосредоточенным целям, видимым и уязвимыми в ходе перемещения по автомобильным и железным дорогам, оставшихся потенциальных выгод может быть недостаточно для того, чтобы перевесить цену и риск при атаке на дальних расстояниях в глубоком тылу противника. Клаузевиц напоминает нам и о третьем, более важном соображении: «общее стратегическое положение» тыловых конвоев оперативно полезно для сил обороны в целом, поскольку им легче следить за тем, как разворачивается сражение, и поскольку вся их совокупность находится на месте событий. Во времена Клаузевица судьба кавалерийского рейда оставалась неизвестной до тех пор, пока его участники не возвращались, чтобы поведать свою историю; остальная часть армии никак не могла помочь рейду из-за отсутствия сведений о его участи. При этом в рейды отправлялась лишь малая часть армии – несколько сотен всадников оказывались существенной силой против врага даже в войске численностью в десятки тысяч человек.