Стратегия. Логика войны и мира

Очевиднейший ответ на применение противником систем глубокого удара – это прямое нападение на эти системы, но на момент, когда пишутся данные строки, только Соединенные Штаты Америки в состоянии создавать такие системы и только Российская Федерация может их атаковать. Противоспутниковые ракеты и истребители дальнего радиуса действия способны обнаружить и уничтожить беспилотные летательные аппараты с датчиками раннего оповещения (одновременно с постановкой электронных помех средствам связи с этими датчиками); пилотируемые ударные самолеты, тяжелые ракеты и группы коммандос могут разрушить компьютеризированные контрольные центры (одновременно с попытками затруднить их деятельность мерами электронного подавления); ракетные «фермы» и авиабазы средств поражения также могут быть атакованы (одновременно с постановкой помех средствам связи с центрами обработки данных); ПВО всех типов – от истребителей до ракет и зенитных орудий – постарается перехватить боезаряды точного наведения (одновременно с использованием маскировочных и защитных контрмер против них); при комбинировании всех этих способов ассиметричная уязвимость систем последовательного действия может сильно сказаться на результатах[117]. Если удача или старания разведки помогут нейтрализующим усилиям обороны, то уничтожения лишь нескольких датчиков, центров обработки данных и некоторых средств доставки в районе их дислокации может оказаться достаточно для нейтрализации всей системы глубокого удара во всей ее последовательности, а за ней – следующей и так далее.

Глава 11 Не-стратегии: морская, воздушная и ядерная

Прежде чем переходить к рассмотрению уровня большой стратегии, нужно разобраться с запутанным и запутывающим вопросом «стратегии» конкретных родов войск, будь то флот, авиация или ядерные силы. Здесь перед нами как обыкновенная двусмысленность языка, так и наивное бахвальство энтузиастов того или иного рода войск. Существуй в действительности такое явление, как морская, воздушная или ядерная стратегия, в каком-либо смысле отличная от комбинации технического, тактического и оперативного уровней в рамках одной и той же универсальной стратегии, тогда каждая из них обладала бы особой логикой – или же была бы особой частью стратегии театра военных действий, которая в таком случае сводилась бы к сухопутной войне. Первое невозможно, а во втором нет необходимости.

Чтобы рассмотреть этот вопрос по порядку, я начну с того, что укажу следующее: на техническом, тактическом и оперативном уровнях вполне очевидным образом применяется парадоксальная логика. Соответственно этому в рассмотрении данных трех уровней я свободно приводил примеры из военно-морского и военно-воздушного опыта, наряду с примерами из опыта наземной войны. Правда, на уровне стратегии театра военных действий упор делался на опыт наземной войны, а применение авиации обсуждалось только мимоходом[118], тогда как морские примеры вовсе не рассматривались. Этому есть свои причины.

Пространство и мобильность

Отсутствие морских примеров и мимолетные упоминания о воздушной войне при рассмотрении стратегии театра военных действий не случайны. Пространственное выражение парадоксальной логики стратегии, безусловно, наличествует и в морской, и в воздушной войне. У флота и авиации имеются фронтовые и тыловые диспозиции, системы обороны на передовых рубежах, системы глубокой обороны и так далее, причем все сказанное применимо также к внеатмосферной, или космической, войне. Воздушные и морские силы пространственно взаимодействуют в рамках театра военных действий аналогично сухопутным войскам. Но ввиду их повышенной мобильности пространственное выражение здесь не столь важно. Диспозиции могут меняться настолько быстро, что перестают предопределять исход сражения; они такие преходящие, если угодно, что их можно считать тривиальными.

Так, концепция морского могущества, выдвинутая и популяризированная выдающимся историком военно-морского флота Альфредом Тайером Мэхэном[119] (этой концепцией руководствовались британский и германский флоты в годы Первой мировой войны, а также японский флот в годы Второй мировой), представляла собой фактическое отрицание пространственного измерения. Превосходящий флот способен контролировать весь Мировой океан, выбирая при этом места сосредоточения по своему выбору и сохраняя почти полную пассивность. Поскольку угрозу торпедных катеров, по сути, нейтрализовали к 1914 году, а подводными лодками (ошибочно) пренебрегали, конечная способность разгромить соединение линкоров противника в решающей битве (если таковая где-либо и когда-либо состоится) должна была обеспечить все преимущества морского могущества. Более сильный флот гарантировал себе свободу морских коммуникаций на коммерческих и военных маршрутах, лишая врага той же самой возможности, и добивался этого, не прибегая к блокаде вражеских портов.