Стратегия. Логика войны и мира

Но обстановка чрезвычайной секретности не позволила произвести полевые испытания и открытые тактические обсуждения оружия. Слишком тяжелая для того, чтобы ее могли передвигать люди, и поэтому устанавливавшаяся на легкой двухколесной тележке митральеза напоминала установку полевой артиллерии. Пехота не была экипирована для того, чтобы снабжать митральезы достаточным количеством боеприпасов: ведь в те времена сотни патронов на одного солдата хватало на целые недели кампании, и в каждом батальоне имелось всего несколько повозок на гужевой тяге, уже и без того груженных палатками, продовольствием и войсковым имуществом. Кроме того, Наполеон III, как уже говорилось, считал себя знатоком артиллерии — и, возможно, в силу всего этого митральеза поступила на вооружение именно в этот вид войск. Когда началась война, французские артиллеристы, разумеется, применяли новое оружие так, как будто это полевое орудие, то есть располагали его в тылу пехоты. Это означало, что митральезы не могли стрелять по своей цели, то есть по немецкой пехоте[59]. Было бы напрасно ожидать, что артиллеристы откажутся от своих привычных представлений и разместят митральезы в передних рядах пехоты: это показалось бы отступлением вспять, к методам XVII века. Кроме того, новое оружие нельзя было вручить пехоте, не передав ей заодно и малочисленные повозки для артиллерийских боеприпасов. В битве при Сен-Прива — Гравелоте 18 августа 1870 года прусская пехота выдвинулась вперед достаточно далеко для того, чтобы попасть под обстрел митральез. Выпуская по 25 патронных катриджей (300 выстрелов) в минуту, новое оружие произвело настоящую бойню, убив значительное количество из 20 163 пруссаков, которые погибли в тот день[60]. Но, если не считать этой битвы, митральезы не оказали никакого воздействия на исход войны. А если бы это новшество не было отвергнуто вследствие организационной неудачи, оно могло бы не допустить катастрофического поражения французов в войне.

Политики-хозяева и технологи

Хотя иные конфликты между инженерами и военными могут разрешиться только посредством институциональных перемен, хроническое разногласие между инженерами и политиками — обычное состояние дел. Политические цели государства обычно представляются инженерам настолько далекими и неясными, что совсем не входят в их расчеты. В некоторых случаях власть просто внезапно вмешивается сверху, отдавая распоряжения. Американский президент может принять решение остановить вполне многообещающую техническую разработку — просто потому, что она оскорбляет его этические чувства или угрожает его публичному имиджу. А другой президент может приказать инженерам разработать некое новое оружие, стоящее за границами нынешних возможностей науки, невзирая на то, что научный прогресс нельзя направить и подстегнуть ни политическим решением, ни дополнительным финансированием. Гитлер или Сталин могли распространить свою диктатуру на лаборатории, приказав создать баллистические ракеты или атомную бомбу, и притом как можно быстрее.

Засвидетельствованы случаи подобного вмешательства и со стороны ученых, притом — не менее впечатляющие. Едва ли не самый значительный из них произошел 11 октября 1939 года, когда влиятельный экономист Александр Сакс передал президенту Рузвельту письмо, подписанное уже ставшим знаменитым Альбертом Эйнштейном. В этом письме содержался меморандум, подписанный другим ученым-беженцем, еще не известным на тот момент Лео Силардом[61], которому и принадлежала идея. Оба документа призывали американское правительство рассмотреть возможность запуска цепной реакции распада урана «в рамках военного устройства». Начинание Силарда стало возможным благодаря помощи еще двоих ученых-беженцев, Юджина Вигнера и Эдварда Теллера. Всем им была уготована слава, но тогда их главная роль заключалась в том, чтобы несколько раз привезти Силарда на машине в пляжное бунгало на острове Лонг-Айленд: сам он не имел водительских прав. По воспоминаниям Сакса, на Рузвельта, похоже, не произвело впечатления ни письмо, ни меморандум; лишь на следующее утро, за завтраком Саксу наконец удалось убедить Рузвельта отнестись к этому делу всерьез, рассказав президенту историю о том, как Наполеон отказался финансировать проект военного применения пароходов, предложенный Фултоном[62].

Напротив, в нацистской Германии столь же мощные силы воспрепятствовали разработке атомной бомбы. Энтузиазм Гитлера быстро разгорелся, когда наметилась перспектива изготовления ракет, веретенообразных и рокочущих, и его поддержка ракетного дела была и щедрой, и упорной. Но ядерная физика представляла собою область, освоенную, как известно, учеными неарийского происхождения (и Силард, и Теллер, и Вигнер, как и сам Эйнштейн, были евреями); кроме того, она была осуждена нацистскими мыслителями за подрыв устоев. Да и ядерная цепная реакция не нашла в Германии столь же стойкого защитника, каким был Лео Силард.