Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России

Александр Невский прекрасно видел, что даже в случае с Даниилом Галицким, союзники которого на Западе – Польша и Венгрия – были намного сильнее Тевтонского ордена, Русские земли не получили серьезной поддержки против Орды. Даниил «дважды (во второй половине 1240-х гг. и в начале 1250-х гг.) шел на сближение с Римом, получил в 1253 г. титул „короля“, но никакой помощи против монголов с Запада не дождался»[108]. И, вполне вероятно, Александр Невский понимал, что в случае с Северо-Восточной Русью такая поддержка в принципе невозможна, но сам факт сближения с Римом приведет к необратимым политическим последствиям. Так оно для Галицкой Руси и оказалось: «Союз с Западом привел Галицию и ее народ к катастрофе. Через 80 лет, т. е. в 1339 г., польский король Казимир Великий „без единого выстрела“ присоединил Галицию к Польше»[109]. Также Александр Невской мог понимать, что земли Русского Северо-Востока и Новгородская земля по своим топографическим характеристикам совершенно не могли рассматриваться монголами как подходящие для колонизации, а вот европейскими соседями – вполне. Тем более, что такая практика уже применялась шведами и немцами в Прибалтике и Финляндии, сходных по климату и ландшафту.

И, наконец, его современник, литовский князь Миндовг (1195–1263), принимая в 1251 г. католицизм, решал непосредственные задачи обеспечения безопасности своих земель со стороны тевтонских рыцарей и Польши, а для Александра союз с Римом не решил бы ни одной проблемы (Орден он побеждал и так), но создал бы массу новых. Поэтому справедливым является замечание историка о том, что в эпоху Александра Невского «князья совершали поступки, исходя из реальных обстоятельств окружающей их действительности, соотнося свое поведение с современными им представлениями о должном и недолжном»[110]. Однако именно политика Александра Ярославича была на общем фоне наиболее целостной по своим целям и задачам: сохранению самостоятельности и государственности Русской земли. Но достижение военной победы было возможно в силу объективных условий только на одном из этих направлений – Западном.

На примере деятельности Александра Невского, мы можем предположить, что на фоне кризиса середины XIII в. начинает формироваться свойственная русской внешнеполитической культуре традиция прагматичного разделения стратегических и тактических решений. На уровне стратегии главная цель внешней политики (сохранение самостоятельности и самоуправления) предполагала единство в постановке задач на Востоке и Западе. На уровне тактических решений дело было исключительно в наличии или отсутствии военных ресурсов. Другими словами, выбор тактики определялся потенциалом противоположной стороны. Это не означало какого-либо «выбора» между Ордой и Западом: выбор был Александром сделан в пользу Русской земли как таковой и собственной максимальной свободы в качестве ее наиболее сильного и «старейшего» правителя. Но практические шаги для его реализации в возникших исторических условиях варьировались исходя из того, с кем было необходимо взаимодействовать на каждом из направлений.

Тем более что в условиях военной катастрофы 1237–1242 гг. и последующих грабительских набегов татар, русское общество нуждалось в военных победах, достижение которых было технически возможно только на западном направлении. Отраженный в историографии образ Александра Невского, как, одновременно, сторонника мирных отношений с татарами и вождя антиордынского движения, связан именно с сочетанием различных по условиям своей реализации аспектов его внешней политики. И он, видимо, не должен рассматриваться нами как попытка «совместить несовместимое», в чем его упрекала историография советского периода. Оба геополитических аспекта деятельности Александра Ярославича вполне отвечали свойственному русской внешнеполитической культуре прагматизму и рациональности. Как пишет современный историк: «Александр действовал в соответствии с объективными обстоятельствами своей эпохи, действовал расчетливо и энергично»[111].