Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России

И если первое серьезно сказалось на том, как мы думаем о внешней политике, то второе заложило фундамент русской дипломатии со всеми ее более или менее известными особенностями. Мы исходим из того, что, наряду с историческим и духовным опытом, для каждой страны географические условия являются определяющими для развития определенного типа поведения и формируют основные черты уникальной народной цивилизации. Причина этого состоит в том, что освоение определенного географического пространства создает привычки и шаблоны поведения, имеющие значение даже через столетия после выхода государства за переделы изначального ареала расселения его основной народности. В свою очередь внешняя политика государства – это и есть освоение новых пространств, необходимых ему в качестве территориальной базы для размещения сил в условиях взаимодействия с другими народами. Тем более это важно в случае России, где сама по себе государственность является инструментом реализации стратегии населяющего ее народа, направленной на обеспечение его выживания и развития в сложном внешнем окружении.

«География – это судьба»

Вопрос о влиянии географического положения ранней Великороссии на русскую внешнеполитическую культуру относится к числу тех, которым отечественная и зарубежная историография могли бы уделить большее внимание, чем это есть на самом деле. По большому счету, популярная научная литература, как в России, так и за границей, ограничивает свое внимание только вопросами об отсутствии у российского государства естественных топографических барьеров и прямого доступа к мировому океану. Очень редко, практически никогда, мы обнаруживаем в литературе и источниках убедительные и интересные рассуждения о значении других факторов географии применительно к внешней политике России. Отчасти этот пробел могли компенсировать работы основоположников геополитической теории во второй половине XIX в., однако они в значительной мере оказались скомпрометированы последователями, которые превратили научные построения в военно-стратегическое планирование или людоедские теории «жизненного пространства». Отчасти на такие факторы географии, как наличие множества рек, обращали внимание историки.

Необходимо признать, что преобладание, если не их уникальность, этих двух сюжетов при обсуждении внешнеполитических аспектов ранней русской географии представляет собой продукт европейского влияния и традиции в русской науке. В Западной Европе, где крупные страны разделены топографическими барьерами и добились мирового господства через контроль над морями, эти два фактора считаются критически важными для безопасности и развития. Они прочно интегрированы в европейскую и американскую политическую культуры, являясь важной частью исторического опыта взаимодействия стран Запада между собой и с иными цивилизациями[114]. Соответственно, государства, которые не обладают подобными преимуществами, должны согласно такой логике либо страдать от их отсутствия, либо стремиться приобрести хотя бы одно из них.

Сложно поспорить с тем, что в результате серьезного преобладания стран Запада в военной и экономической сферах международной жизни на протяжении последних 500 лет наличие топографических барьеров и доступ к морям действительно играли наиболее важную роль в мировой геополитике. Причина состоит в том, что за время своего формирования в базовом географическом ареале европейские государства выработали привычки, обусловленные этой топографической раздельностью внутри и широким доступом к морским пространствам. И наиболее устойчивые шаблоны поведения стран Европы в международных отношениях связаны с этими привычками, если не обусловлены ими. Другими словами, для европейцев или американцев доступ к морям важен не только как объективный фактор военных или экономических отношений, но и как сформировавшаяся культура опираться в своих действиях именно на эту возможность географического положения. А внутренняя разделенность Европы внятными топографическими барьерами сформировала устойчивое представление о том, что граница представляет собой естественное явление.