- Но как же? Столько жизненно важных органов и нет. Простому смертному даже при нынешнем уровне медицины не выжить с такими потерями.
- Ну, так Гольдхаген и не смертная. Печень то у неё есть?
- Да.
- Этого вполне достаточно. Ты хоть спрашивал, где она успела потерять почку с селезенкой?
- Спрашивал. Она предполагает, что после бомбежки во время Второй мировой. Говорит, что всех, кто был тогда с ней рядом, разбросало по кускам, а сколько времени она сама пролежала без сознания, не знает. Вот это и удивительно, что организм альвара в виду своего бессмертия может функционировать без многих, казалось бы, необходимых органов.
- Поздравляю вас с открытием, - монотонно произнёс полковник, ибо его эти откровения ничуть не впечатлили.
- А ещё мы сделали ей рентген, - произнес доктор Вильерс и многозначительно замолчал.
- И? - потребовал объяснений полковник.
- Лучше сами посмотрите.
Когда доктор показал полковнику несколько снимков, тот понял, что так заинтересовала Вильерса. Снимок головы, туловища, ног, рук и везде видны то пули, то осколки от разрывных снарядов.
- Вот это ваш сердечник, - прокомментировал доктор, показывая на снимок черепа - Деревянная оболочка давно рассосалась, остался только металл.
Металл испещрил все тело Гольдхаген и мелкими осколками засел глубоко в теле. Как альвару ей это никоим образом не мешало, но очень наглядно демонстрировало, что у восьмидесяти шестилетней альварессы жизнь была не из лёгких.
- Я показывал Гольдхаген эти снимки, она даже смогла сказать, какую пулю от кого, когда и где получила. Я предложил сделать несколько местных операций и подчистить организм от инородных тел, но она отказалась, говорит, что это на память.
- Надеюсь, сердечник из-под черепа ты не предлагал ей извлекать? - поинтересовался полковник, не сводя с доктора багровых зрачков. Доктор намёк понял и больше про извлечение пуль не говорил. - Мне интересно другое. Расскажет ли она, как стала альварессой и почему так сильно после этого изменилась?
- Вы все ещё подозреваете, что шишковидную железу, что извлек у вас доктор Рассел, он вживил ей?
- Даты совпадают, Лесли, - в задумчивости заметил полковник. - Можно же установить, есть ли между мной и Гольдхаген подобие биологического родства или нет?
- Попробовать можно, - пожал плечами доктор, - но для этого надо залезть глубоко в подкорку. Я не доктор Рассел, боюсь, не хватит смелости.
- А любопытства? Признайся, тебе не может быть не интересно узнать какова природа альваризма у Гольдхаген.
- Я думаю, будет легче спросить её саму.
Александру Гольдхаген не выпускали из медлаборатории уже три недели в виду необходимости реабилитационных мероприятий. Как только к ней вернулся благоприятный для посторонних глаз облик, её отвели в допросную оперативного отдела, что расположился по соседству.
Полковник вошёл в комнату и сел за стол напротив блондинки, молча накручивающей на палец и без того пружинообразную прядь. Слишком обыденный даже кокетливый жест для женщины. Но вот её хмурое лицо и недобрый взгляд придавали Гольдхаген не самое дружелюбное выражение.
- О, старый знакомый, - наконец произнесла она с мрачной интонацией. - Что-то ты мне когда-то говорил про питие крови без насилия. Ну, извини - обстоятельства, не удержалась.
- Они волнуют меня меньше всего.
- Да ну? А где я тогда нахожусь? Что это за, мать его, бункер без окон? Альварская тюрьма? А что это за доктор Менгеле? Почему он постоянно что-то вливает мне в вены, а потом выкачивает из меня кровь?
- Берёт на анализ, - настойчиво поправил её полковник. - И не надо обижать доктора Вильерса грубыми словами. Он хороший специалист и куда добрее своих предшественников.
- Ну, спасибо, что кожу не сдирает заживо, - буркнула она.
- Может, о другом поговорим? - предложил полковник. - Всё-таки давно не виделись, почти десять лет. Как твои дела, как жизнь? Много ли изменилось?
- А сам как думаешь?
- Нечего огрызаться. Я же не знаю, что считать исходной точкой. В полиции говорят, что ты с группой единомышленников задумала и осуществила подрыв отеля в Брайтоне.
- Наглая ложь.
- Хорошо, допустим. Но в ВИРА ты состоишь?
- Да, - вот так просто и без запинки произнесла она. - я Алистрина Конолл, боец повстанческой армии за свободу Ольстера от британской оккупации.
Полковник только тяжело вздохнул, предвкушая, что на это признание потом скажет Ричард Темпл, когда прослушает запись этого допроса.
- Нет больше никакой Алистрины Конолл, - произнёс полковник, - она умерла в тюрьме от истощения, напоследок спятила от голода и напала на охранницу, после чего печень не выдержала чужой крови и отказала.
- Что за ахинея? - скривилась Гольдхаген.
- Не ахинея, а заключение о смерти. Или ты хочешь вернуться обратно в тюрьму Глазго, досиживать срок?
- У меня нет никакого срока. Суда не было, доказательств нет. Меня оболгали.
- Кто?
- Следствие.
- Если твоё место жительство по всем документам в Белфасте, то, что ты делала в Глазго?
- Приехала погулять в парке.
Чувствуя, что беседа не заладилась, полковник решил сменить тактику.