Стратегия Византийской империи

Только граница по Дунаю, защищённая византийскими войсками, подкреплёнными византийским речным флотом, могла обеспечить должную охрану и послужить препятствием (зачастую оценивавшимся слишком высоко) для нашествий из степи. Болгары не могли этого сделать по определению: если они были достаточно сильны для того, чтобы самостоятельно защищать границу по Дунаю, они неизбежно стали бы угрозой и для Константинополя; если же они были слишком слабы, тогда не только они сами, но и Константинополь был бы в опасности. Только такая Болгария, которая была бы сильна и притом рабски покорна, могла стать желанным соседом Византии, но такое невероятное совпадение случалось лишь в переходные периоды, когда болгарское государство становилось, но ещё не стало слишком слабым для того, чтобы защищать Дунай, или же, напротив, становилось, но ещё не стало слишком сильным для того, чтобы угрожать Константинополю.

Великая ирония заключалась в том, что Болгария во многом была созданием самой Византии. Появившись к западу от Волги в седьмом веке как отдельные оногуро-булгарские племена (а также огуры, оногундуры – вунунтур на еврейском языке хазар), будущие болгары обрели общую, всё ещё вполне тюркскую самотождественность под господством авар, когда в наших источниках они появляются чаще всего как оногуры[301]. При Ираклии (610–641 гг.) империя сильно нуждалась в союзниках, способных и желающих воевать с особо опасными аварами, осаждавшими Константинополь во время страшного кризиса 626 г. В то время не было налицо ни одного народа, только что прибывшего из степей, который бы уже приближался к Дунаю и мог бы быть вовлечён в борьбу против авар. Поэтому византийцы отыскали союзника гораздо дальше, в лице Куврата (Кубрата, Курта), верховного вождя оногур, основавшего степную державу, которую византийцы впоследствии называли Старой Великой Болгарией. В 619 г. Ираклий принял в Константинополе вождя оногур Органа (по-тюркски Орхан), окрестил его вместе с его свитой и отослал обратно с титулом патрикия – а также, несомненно, с дарами. Возможно, Орхан приходился Куврату дядей.

Около 635 г. Куврат сбросил аварское иго и отправил своих людей к самому Дунаю и на другой его берег, чтобы напасть на авар. Ираклий пожаловал ему титул патрикия – хотя бы этому есть надёжное археологическое подтверждение в виде трёх золотых колец с надписью «Хуврат патрикий», обнаруженных в 1912 г. вместе с двадцатью килограммами золотых и пятьюдесятью килограммами серебряных предметов искусной работы возле села Малое Перещепино в Полтавской области Украины – очевидно, это была могила Куврата[302]. Согласно «Хронике Иоанна, епископа Никиусского», источнику, почти современному этим событиям, но дошедшему до нас только в эфиопском переводе арабского перевода оригинального греческого текста, Куврат был племянником Орхана, в детстве был крещён и вырос при дворе вместе с Ираклием, своим другом на всю жизнь:

Кубрат, вождь гуннов [таково тогда было общее название для всех степных народов], племянник Орхана, который был крещён во граде Константинополе, принят в христианскую общину в детстве и вырос в императорском дворце… Между ним и старшим по возрасту Ираклием царили дружба и мир, а после смерти Ираклия он выказал привязанность к его сыновьям и к его жене Мартине из-за того добра, которое Ираклий проявлял по отношению к нему[303].

Похоже, перед нами исходящее из «человеческих интересов» объяснение стратегического партнёрства, поскольку Ираклий, видимо, провёл юность в Карфагене, где его отец занимал должность экзарха Африки. Нападение Куврата было по крайней мере одной из причин ухода авар из Фракии, откуда они напрямую угрожали Константинополю. До своей смерти в 642 г. патрикий Куврат, очевидно, оставался верным союзником империи.