Стравинский

Много странных людей, много. Мы их толком различать не умеем. Не только доктор’а. В глазах пурга. Пурга. Шел в носилках, если можно так выразиться. А почему бы и нет? Мне кажется, смешно – шел в носилках. А нечего по пустякам убиваться. Впрочем, как знаете. Две пары ног. Мир, как бывает в таких случаях, опрокинулся, потолок из-под ног. Даже не тошнило. Даже легкость какая-то. На душе легко. Приятно вспомнить. Некоторые больниц не любят. Не знаю. Словом, шел, шли, возносился. Особенно этот узелок. Пастернак. Узелок тоже синий. То же мгновение. Купорос. Зима, слава Богу. Особенно, зимой. В особенности, зимой. Ноябрь, март? И там, наверное, январь блескучий. Блесна, блеска. Белье мерзлое. Снежинки сияют. Палата ледяная, сквозняки, на душе легко. Бесконечные времена года. Прощайте Берн, Борисоглебск.

Струится скороход, себя опережая.

Жена. Жена – не жена, так, женщина одна. Не важно. Цыганка. Как раз накануне первый раз надела сережки. Повертелась в юбке с блестками. Серебро. Сережки сияют. Цыганка – не цыганка, не пойму. Успела на прощанье. Улыбалась. Молодец. Мне нравится, когда люди улыбаются. Сам-то я не из тех, что улыбаются. Внешне, во всяком случае. А так – веселый человек. Был веселым человеком. Просто мне хочется, чтобы до них дошло – я такой же человек, как и они. Живой или мертвый. Помада яркая. Цыганка, Юдифь. Не догадывалась. Не хотела. С цыганками легко. На душе легко. Все равно опередил его, скорохода этого, конькобежца. Ему бы трубу золотую. Серебряную. Ступай, пора. Здравствуй. Как хотите, но предъявить, похоже, нечего. Да я как-то и не задумывался об этом. Не догадывался. Не хотел. Улыбался. Она – мне улыбалась, а я – ей. Сияли оба. Цыгане.

Сибирь, так ведь? Сибирь, Сибирь. Кто бы сомневался. Я сомневался.

Вот опять вспомнил близнецов. В такой ситуации двойники, близнецы всегда рядом. Что такое близнецы? Зачем? Как поживают? Как поживаете, близнецы? Кому сочувствуют? Кто кому сочувствует? Кому сочувствуете? Сочувствуете ли? Что кроме внешнего сходства изумляет и пугает нас в них? Не испытывают ли близнецы, в свою очередь, удивления и страха, погружаясь в утробный мир непарных особей, где тернии и безбрежность, и суд, и стад на каждом шагу?

Лишив иллюзий. Предварительно лишив иллюзий. Мир, где пуповину перегрызают, стоит сырому, багровому пузырю явить свой громадный рот. Пузырю или личинке, это как вам будет угодно.

Выбор – всегда отсутствие выбора. Ножницы – лязг на всю оставшуюся. Жилы тянуть. Ножки толстые, крепкие, ручки. Настырность. Сутин. Бэкон. Ножницы. Простыни. Лотки. Пар. Зверинец, осень. Вдруг забьется под простыней как летучая мышь. Как-то давно я пытался поймать летучую мышь. Она запуталась в тюле и билась в моих руках. Хорошо запомнил. На всю жизнь.

Эпизод.

Близнецы – другое. Я – о близнецах. В защиту близнецов. В изумлении. Пуповина невидимая, жемчужная. Невидимая и жемчужная. Близнецы – сообщающиеся сосуды. Вот, что такое близнецы. Вот вам и ключ, золотой ключик, если хотите.

На опечатках не ловите. Нет у меня опечаток, за исключением нескольких, на которые внимания не обращать нет смысла. Делать опечатки не имело смысла, но и обращать на них внимание тоже ни к чему. Хочется луга и обмана. Обмана и луга.

Близнецы же робки и близоруки. Ландыши. Капельки. Там испарина, здесь – капельки. Вот ведь как. Стравинские. Мелодия. Беда. Отражения, слава Создателю – редкость. Нужно как-то жить, стараться избегать отражений, двойников. Двойников боятся, боимся. Что бы там не говорили, на страхе все держится. Хотя судьба сталкивает то и дело. Всё равно столкнет рано или поздно. Паркинсон. Парность. Пар.

Теперь знаю.

Видите ли, я не знаю, кто вы, я даже не уверен в том, что вы существуете. Мои помыслы простираются не так далеко, как вы предполагаете. И совсем в другом направлении. Скорее всего, я вообще не имею помыслов. Если бы я как сэлинджеровский Копфилд, думаю, произведенного от диккенсовского Коперфильда, оказался у пропасти, скорее всего, я не стал бы ловить вас. И себя тоже. Скорее всего, я, заткнув уши, чтобы больше не слышать ни себя, ни ваших голосов и междометий, лег бы в рожь и принялся бы изучать небо, разных небесных там барашков и прочих оборотней. Оборотень – явление многомерное, неоднозначное. Скажем, патентованный кролик.

А также дирижабль.

Или забраться в поезд на верхнюю полку, отвернуться к стенке, гусиная кожица, и мурлыкать наугад невесть что. Угольная пыль. Буржуйка. Контрапункт. С чем бы сравнить? Засвеченная пленка, пожалуй. Иврит. Нефигуративная повесть. Рубашка утопленника. Ветер. Такое вот за окном – лучше всего. А мне – хоть бы что. Наверху теплее.

Внутри дирижабль пахнет кожей. Обожаю вариации. Вариации – любовь моя. Ложечки. Уж мне довелось пообщаться с людьми во множестве, в массе, бывало, и с толпой. Со времен Колизея. Ничего же не происходит. Ну, что? Могу с уверенностью объявить, любая мелодия скорее материальна. Ее можно нянчить без угрозы быть укушенным. Кроме того, наверху теплее. Даже если зима. Особенно, если зима. В особенности, если зима.