Страж

Вода сбегала с холмов широкими потоками. Ущелья и овраги превратились в грохочущие водовороты, в которых плавали развалившиеся на части бревенчатые хижины и сорванные с фундаментов дома более прочной кладки. Люди пытались спастись на крышах, но сверху на них рушились гигантские камни, горы щебня и потоки грязи. Человеческие вопли терялись в реве стихий. К одиннадцати ночи люди, находившиеся на крышах, уже совершенно обезумели...

Я попытался продолжить чтение, но слова передо мной внезапно расплылись. Газетного листа словно бы не стало, стены поползли на меня со всех сторон, и вот уже мне показалось, будто я вглядываюсь в жалкую поверхность кофейного столика сквозь длинный сужающийся туннель. Скальф что-то говорил мне, но это не имело никакого значения. Уши мне наполнил свистящий и скребущий звук. Затем все вдруг пропало. Несколько секунд мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Закрыв глаза, я вцепился, что было мочи в подлокотники кресла.

— Его обвинили в этом. Обвинили в том, что можно было назвать Господней волей. Понимаешь, что я хочу сказать? Эй, что с тобой?

Нечто белое и расплывчатое надвинулось на меня из тьмы. Образ медленно сфокусировался, и мне стало ясно, что я смотрю на Скальфа. Перегнувшись через стол, он протягивал мне очередную банку пива.

Я покачал головой в знак отказа. Говорить я не мог.

— Он ведь ничего не сделал, просто взял и родился в тот вечер, — он сделал паузу и открыл банку уже не мне, а себе. — Чертовы предрассудки, вот что я тебе скажу. Суеверие. А когда паренек подрос и оказался немного не в себе, все решили, что это доказательство: они, мол, про него знали. Мамаша сказала мне, когда Принт уже пропал, что кое-кто в поселке считает, что он был к ним послан вроде как ангел разрушения. Может, дьяволом, а может, и Богом.

— А как ты считаешь, он еще может быть жив? Я услышал, как сам произнес эти слова.

— Он мертв. То есть в точности я не знаю, но я так чувствую. Он уже из Германии вернулся совсем другим. Что-то там, наверное, с ним произошло. Он стал просто сволочью, даже со мной, а ведь мы были друзьями. Ну и дурил: разговаривал сам с собой и все такое. И ни черта не делал. Просто сидел на склоне холма и смотрел на облака.

Ну и работы вообще-то не было, кроме как в шахте. А он поклялся, что ни в жизнь туда не спустится. Помню, в день как уйти он сказал мне: «Зи, я не получил образования, я едва умею читать и писать, но я не крот, чтобы зарабатывать себе на хлеб, роясь в земле».

— А ты не помнишь, когда он ушел?

— Летом, это я помню. Кажись, в сорок пятом.

— В августе? Шестого августа? Не можешь вспомнить? Скальф покачал головой:

— Об этом надо спросить старушку Иду. Она знает. Только она тебе не скажет.

— Ты имеешь в виду его мать? Она жива?

— Жива. Очень старая. Престон уже умер прилично тому назад и ничего не оставил, кроме угольной пыли, а она нет. Как жила себе в поселке, так и живет. Компания отобрала у нее дом и 20 акров земли на склоне холма, обжулила. Стали там рыть и погубили землю. Ничего у нее не осталось, кроме хибарки в лесу, где они раньше кур держали. Там она и живет.

Так что и хибарка на месте. Я почувствовал, что у меня перехватывает дыхание.

— А она живет одна?

Он с любопытством посмотрел на меня и кивнул.

— Но не советую к ней ходить. Понапрасну время потеряешь. Она нынче не больно-то разговорчива.

— А может, если ты пойдешь со мной, она захочет поговорить с нами о Принте?

— Может, и так. Она им всегда гордилась.

Сцепив руки на затылке, Скальф растянулся на диване. Долгое время он пролежал так, уставившись в потолок и как будто не в силах на что-то решиться. Наконец, зевнув, он объявил:

— Ида гостей не любит.

— А если я пойду один?

— Не стоит и пробовать, — ухмыльнулся хозяин. — Но попытка не пытка. Можешь сказать, что я тебя послал. — Затем выдал мне еще одну охранную грамоту: — И вообще, спросят тебя, какого черта ты тут ошиваешься, говори всем, что ты друг Зака Скальфа.

— Спасибо, так и отвечу, — я встал, собираясь уйти, и сразу же помещение оказалось напоено какой-то тревогой. — Интересно потолковать с тобой, старина. И спасибо за пиво.

Уже дойдя до двери (а теперь мне не терпелось поскорей очутиться у себя в шале), я услышал, как он произнес мне вдогонку:

— Когда он пропал, люди тут же ждали другого наводнения. Но ничего не произошло.

9