Страж морского принца-2. Избранная морского принца

   Алестар закусил губу, давя бессильную злость и обиду. Судья должен быть беспристрастен — так учил отец. Неважно, что Санлия предала его лично. Наложница — не избранная, нечего ждать от нее любви и верности. Но Санлия предала и Акаланте. «А разве она хотела жить здесь? — спросил внутри Алестара кто-то спокойный и хладнокровный. — Разве ты сам был бы верен городу, в который тебя притащили силой? Разве жалел бы тех, кто убил твоего отца и сломал твое запечатление? Ты, сорвавший злость на Джиад только за то, что ненавидел тогда всех людей? Что-то не то сотворил отец, решив сделать Санлию наложницей… Великая честь и немалая забота, верно, только хотела ли она такой чести и заботы? И почему ты никогда не задумывался об этом раньше, а? Впрочем, ты о многом не задумывался». «Проклятье, тысячу проклятий, — беспомощно подумал Алестар. — Я не могу ее отпустить, но и осудить на смерть — противно совести и справедливости».

   — Виновна в укрывательстве. Виновна в пособничестве. Но невиновна в убийстве. Скажет ли кто-то слово в ее защиту? — выдавил он, стараясь глядеть мимо бледного, посеревшего и все-таки изысканно-красивого лица Санлии.

   Одежду суаланке оставили ту, в которой она приплыла на прошлый Совет, и теперь от жемчужины удовольствия в просто одетой, туго заплетенной и не накрашенной Санлии не осталось ничего, кроме, разве что, манеры держаться — на зависть любой каи-на.

   Совет молчал. Молчали оба жреца — Тиаран и Герлас. Молчал кариандец Эргиан, разглядывающий Санлию с равнодушным интересом, как редкую красивую рыбку. Молчали Герувейн, Алвиас, Тольвагар... Все советники, каи-на, главы своих Домов молчали, осуждая на смерть ту, кто заслужила казнь именно за это — за молчание. Суровая, но справедливая кара. А у Алестара вдруг перехватило горло. Тиаран хотел безумия и смерти Джиад, а Герлас поддерживал его в этом, пока не опомнился. Лорасс, отец Миалары, правдами и неправдами выгораживал свою дочь, а ведь если бы у нее получилось задуманное, Алестар на всю жизнь оказался бы прикован к тупой наглой дуре — матери его ребенка. Остальные — как волны, куда подует ветер, туда они и катятся. И они смеют осуждать Санлию, которая хотела всего лишь спасти сестру? Санлию, которая даже не просит милосердия?

   — И в третий раз я спрошу, — вытолкнул он слова из горла, почти с ненавистью глядя на безмолвный Совет. — Каи-на Акаланте, подумайте, загляните в свое сердце. Да, она достойна смерти. Но разве каждый из вас безгрешен? Если хоть один из вас, отборного жемчуга Акаланте, скажет слово в ее защиту, я помилую Санлию ири-на Суалана. Если нет — кровь ее будет на вас, как и на мне.

   Тишина была оглушающей, вязкой, страшной. И Алестар уже открыл рот, чтобы мучительно выдавить из глубины пересохшего саднящего горла приговор, как услышал ясный звонкий голос:

   — Я говорю в ее защиту.

   — Что? — выдохнул он, в изумлении оборачиваясь к Джиад. — Ты?

   — По какому праву? — крикнул кто-то из советников. — Мой повелитель, я чту ваш выбор, но…

   — Она ваша избранная, а не ваш советник, — поддержал его Тиаран. — Тир-на, это незаконно.

   — Вот как? — растянул губы Алестар в глумливой улыбке. — Неужели? Джиад, по какому праву ты говоришь на Совете — напомни почтенным, прошу.

   — По праву тринадцатой каи-на Акаланте, — так же ясно и спокойно ответила Джиад. — Праву, дарованному мне тир-на Кариаллом, да будет его душе спокойно в ином мире. Я каи-на, единственная в своем Доме, значит, его глава. И, следовательно, я могу говорить на Совете Акаланте.

   — Безумие! — выкрикнул Лорасс, привставая на кресле и глядя на Джиад с таким праведным возмущением, что Алестар не мог удержаться:

   — Большее, чем простить отравительницу короля? — ласково поинтересовался он, и советник опал на сиденье, как маару, выпустивший все чернила. — И большее, чем полагать, что король Акаланте нарушит свое слово? Или оно не честь всего моря?

   Гомон в зале Совета становился все громче. Алестар обвел взглядом советников, вглядываясь в лицо каждого и запоминая. Злость, разочарование, веселое удивление — ах, это последнее — кариандец… И равнодушие. И спокойное принятие его воли…

   — Санлия ири-на Суалана, — сказал он, не повышая голоса, но в зале стало вдруг совсем тихо. — Насколько мне известно, ты не можешь вернуться домой.

   Изжелта-бледная суаланка безмолвно склонила голову и снова подняла ее, глядя с отчаянной безмолвной надеждой.

   — В твою защиту прозвучало слово. Всего одно слово. Той, кто его сказала, отныне принадлежит твоя жизнь. Я лишаю тебя всех прав свободной жительницы Акаланте, потому что ты не отдала этому городу свою верность. И я не позволяю тебе уплыть, пока твоя сестра не будет поймана и изобличена. Отныне ты принадлежишь Джиад амо-на Аруба, каи-на Акаланте. Душой и телом. Ты меня поняла?

   Санлия низко склонилась, на несколько мгновений замерев, потом выпрямилась и поклонилась еще раз — Джиад.

   — Уведите ее и найдите комнату рядом с покоями моей избранной, — велел Алестар, почувствовав, как с плеч свалился огромный камень, оставив его совершенно измученным и обессиленным. — Есть еще дела на сегодня?