Страж порядка

Может, рекламы и меньше, но Эрих заметил: если переключаешь канал, почти всегда попадаешь на рекламу. Наверное, телевизор так устроен, чтобы подсовывать рекламу при переключении. Как в интернете: интересующее тебя видео всегда начинается с рекламы, без нее не посмотришь.

– Тогда так, – сказала Жюли. – Неважно, что там будет. Если в кадре мужчина, идешь ты, если женщина – я.

– А если и мужчина, и женщина? Или много людей?

– Переключаем, пока не будет кто-то один. Идет?

– Ладно.

Жюли переключила. Фильм с погоней. Много людей одновременно. Жюли переключила. Счастливая семья за столом. Реклама. Жюли переключила. Любовная сцена. Он и она. Жюли переключила. Мультфильм. Одноглазые желтые существа, непонятно кто.

– Я все равно не пойду, – сказал Эрих. – Или пойду с тобой. Проветримся хотя бы.

Отсутствие выбора легко решает любой спор.

– Сволочь, – сказала Жюли.

И встала, чтобы одеться.

Они шли по улице, где без них началась настоящая зима – воздух холодил лицо, тихо падал пушистый снег, тихо ехали по улице машины, все было белое, сказочное. Жюли так и сказала, выдохнув пар:

– Сказка.

Одна из встречных машин вдруг притормозила, сдала назад, включив аварийное мигание, стекло опустилось. Из машины повеяло теплым запахом и теплой негромкой музыкой. Мужской голос спросил:

– Юль, ты?

Жюли повернулась, пригнулась, заглянула в машину.

– Да неужели? – воскликнула она. – Ты что тут делаешь?

– Мимо еду. Как у тебя?

– В целом хреново, а пока замечательно.

– Подсядь на минутку.

Дверца распахнулась, Жюли села, сказав Эриху:

– Я сейчас.

Дверца захлопнулась, стекло поднялось.

Эрих стоял и смотрел в сторону. Шло время – так же бесшумно, как снег.

Аварийное мигание прекратилось, машина тронулась с места, быстро набрала скорость. И исчезла за поворотом.

Эрих постоял, дожидаясь, что ему что-нибудь подумается или почувствуется. Но ничего не подумалось и не почувствовалось. Он вернулся домой и занялся уборкой. Загрузил в мойку посуду, сложил в строительный мешок скопившиеся пустые бутылки, а в другой запихал вещи Жюли. Мешок с бутылками вынес на мусорку, а мешок с вещами оставил в прихожей. Сменил постельное белье, проветрил комнаты, принял душ и лег спать.

Через два дня в дверь позвонили. Эрих открыл, там стоял мужчина без маски.

– Привет, – сказал он.

– Маску наденьте, пожалуйста.

– Да ладно тебе.

Эрих начал закрывать дверь.

Мужчина порылся в карманах, нашел маску, нацепил.

– Привет, – повторил он. – Тут у тебя Юлька кое-какие вещи оставила, она просит…

Эрих молча выставил в коридор мешок.

– Спасибо. Тут все?

Эрих закрыл дверь.

Он не был обижен. Он не злился.

Когда-то, очень давно, пожилая соседка упросила мать взять кошку. Соседке понадобилось срочно лечь в больницу на операцию, она сказала, что только на день, завтра приедут родственники и заберут. Но почему-то родственники не приехали и не забрали, кошка жила у них две недели. Оказалась спокойная, ласковая. Подходила, терлась о ноги, поднимая хвост. Эрих гладил ее, она мурлыкала. До того освоилась, что приходила к Эриху в постель и подолгу дремала там, а Эрих легонько трогал ее пальцами, поглаживал, чтобы не слишком беспокоить, и шептал: «Кошечка моя, кошечка». Иногда она приподнимала голову, оглядывалась, будто спрашивала: «А? Чего?» Потягивалась всем телом и лапами, сворачивалась опять в клубок и опять задремывала. Эрих чувствовал себя счастливым. Соседка вернулась, забрала кошку. Благодарила. Позвала мать и Эриха попить чаю. Долго рассказывала о своей болезни, а кошка лежала на подоконнике, за занавеской, возле горшка с большущим столетником высотой в половину окна. Ко-гда мать и Эрих вошли, кошка оглянулась на них один раз, и все, больше не смотрела. Смотрела куда-то в окно, чужая и посторонняя. Будто не было у них с Эрихом дружбы. Но вот что странно – и Эрих здесь, в комнате соседки, смотрел на кошку равнодушно. Была она с ним – и была, нет ее с ним – и нет.

Так вышло и с Жюли. Она ему нравилась, даже очень, но, как выяснилось, никакой связи с ней не возникло. Она существовала рядом не как человек, а как обстоятельство. И ведь никогда у Эриха не было женщины с таким удивительно красивым телом. Он даже в порнографических видео редко встречал таких – будто в идеальную форму отлитый образец женской особи, по которой можно копировать идеальное будущее человечество. Светлана была не такой. Там рыхленько, там мягонько, там складочка, там морщинка, но все мило, как свое. Свое же любишь таким, какое есть. Или вот родимое пятнышко у Светланы на шее, которого она стесняется, прикрывает его чем-нибудь, потому что на нем волоски, и ей кажется, что это некрасиво. А сбривать или вырывать ей кто-то из специалистов запретил – можно повредить родинку, и она превратится из пятна во что-нибудь нехорошее и опасное. Эрих, лежа рядом и украдкой глядя на родинку с волосками, понимал, что это не очень красиво, но именно поэтому любил родинку. Жалел, мысленно укорял волоски: угораздило вас раскуститься, но жалел с любовью, хотелось поцеловать. Однажды он так и сделал, Светлана отдернулась всем телом, повернулась на другой бок: