Страж западни

Алексей Петрович был особенно придирчив в безуспешных поисках подозрительных сигналов с земли. На него когда-то неизгладимо подействовал известный пример о двух немках-разведчицах, матери и дочке, живших несколько лет в важном стратегическом пункте недалеко от живописного Амьена. Эти женщины вели уединенный образ жизни, и офицер контрразведки, наблюдавший время от времени за ними, не замечал никаких подозрительных признаков, пока не обратил внимание на такую деталь: немки очень часто стирали белье и развешивали его на веревках во дворе. Французский офицер никак не мог согласиться с тем, что два человека могли испачкать столько наволочек, простыней, лифчиков, ночных рубашек, платьев, юбок… Кроме того, вещи часто сушились в плохую погоду и причем все они были яркой расцветки, хорошо заметной издали. Единственное объяснение — считать белье на веревках особым методом сигнализации немецким летчикам. Вскоре подозрения сменились уверенностью: контрразведчик заметил, что, пролетая в сторону французских укреплений, вражеские летчики снижали самолеты над подозрительным двором, где яркие пятна выстиранных вещей сигнализировали о местонахождении скрытых целей. Обе женщины были арестованы. Их метод оказался прост: юбка означала артиллерийскую батарею, платье — скопление боевой техники, лифчики указывали на передвижение пехоты и т. д.

От шифровальщика штабс-капитан спустился в подвальное помещение контрразведки, где находились наспех переделанные из комнат камеры для заключенных и караул.

— Как наш комиссар? — спросил он у прапорщика Субботина, начальника караула.

— Бабкин! — крикнул прапорщик в коридор. На крик явился часовой, которому Субботин и повторил вопрос штабс-капитана.

— Спят, кажись, ваше благородие. Как нужду справил, так лег на стол и лежит.

— На какой стол?

— Так мы его в бильярдную определили, — вмешался прапорщик, — все остальные камеры без глазка, а тут сделали. Разбудить собаку?

— Пусть валяется… Ступай, ступай.

Часовой приложил руку к козырьку фуражки и вышел.

— Допрашивать ночью будете? — спросил Субботин. Он и без того знал привычки Муравьева проводить ночные допросы, но ему было скучно, и прапорщику хотелось поболтать с Алексеем Петровичем хотя бы и об арестованном вчера большевике.

Но штабс-капитан был к беседе не расположен и, заметив начальнику караула насчет плохо нашитого шеврона на рукаве, вышел вслед за часовым.

В коридоре Муравьеву захотелось поглядеть в глазок на арестанта, постараться понять его настроение перед долгим допросом, недаром штабс-капитан томил его уже целые сутки в полной безвестности, зная, что неизвестное мучительно, как жажда, он даже сделал было шаг по направлению к камерам, но передумал. Ему не хотелось заниматься подглядыванием при часовом: нижние чины, по глубокому убеждению Алексея Петровича, не должны подозревать в начальстве никаких чувств, кроме служебных.

С этой мыслью он вернулся в кабинет.

Вид расставленных бумажных фигурок на письменном столе показался ему смешным, и он пошвырял в коробку все бумажное воинство во главе с картонным генералом.

Закурив любимую папироску, штабс-капитан включил настольную лампу, выключил верхний свет: полумрак всегда помогал ему сосредоточиться. Вернулся к столу. Извлек листочек, на котором только ему понятным способом — стрелками, кружочками, заглавными буковками был — обозначен ход задуманной им операции.

Снова и снова штабс-капитан вспоминал события, которые развернулись после его первой ночной встречи с Лиловым, придирчиво проверял верность собственных ходов и ответную реакцию противника.

Вот как это было…

Итак, убедившись на том памятном допросе, что Лиловый, хотя и возглавлял «какую-то опереточную шайку», все-таки был практически мало посвящен в планы ревштаба (Учитель, руководивший подпольем, был, видимо, опытным конспиратором), Муравьев в первую очередь занялся карьерой своего внезапного агента. Нужно было во что бы то ни стало выделить Лилового из группы рядовых подпольщиков, сделать так, чтобы он стал членом штаба.

То, что его агент у заговорщиков был не на первых ролях, Муравьева решительно не устраивало.

Несколько раз Алексей Петрович даже подумывал над тем, как бы поставить во главе всех подпольщиков своего Лилового, но быстро оставлял столь пустые мечтания.

Операция началась с того, что ради подпольной карьеры своего протеже Алексею Петровичу пришлось пожертвовать частью военного снаряжения одного из складов корпуса.

Это был первый ход Муравьева.

Через несколько дней после ночной встречи со своим новым хозяином Лиловый сообщил командиру подполья Учителю день и час выезда из города небольшого обоза из трех подвод с плохой охраной, везущего в один из прифронтовых полков оружие, медикаменты и обмундирование. Это было важным сообщением для комиссара: подпольщики остро нуждались в оружии.

«Подарки большевикам» штабс-капитан отбирал лично, а в охрану обоза включил трех ненадежных казаков, взятых в дело прямо с гауптвахты.