Страж зверя

Капли чужой крови, как светлячки, мерцают на темном полу, и кто-то кричит, почти захлебываясь, легко покалывает от чужой магии. Знакомой силы. Хаос. Я знаю хаос. Я помню хаос. А еще свет и огонь, вода. Они жалят чуть сильнее, но все равно слабо. Такая слабая сила.

И снова чужое сердце опутано мной, стучит внутри меня, рвется пойманной птицей, чувствующей близкий конец. Сдавить.

Мокро!

Да! Тоже разорвать. И еще больше капель на полу и стенах. И запах чужого страха почти невыносим, щекочет, дергает, дразнит, заставляет сглатывать слюну.

Схватить его источник, сдавить и…

Тихий хлопок — и другой источник силы, где-то сзади. Что это? Кто это? Что-то… не так.

Я — тьма, я суть…

Меня тянет, сворачивает, скручивает. Приходится выпустить добычу, развернуться к источнику, но ударить, схватить его не получается. Не могу. Нельзя.

А он все давит и давит, сжимает, ослабляет меня. Нет!

Я — тьма. Я…

Нет!

Не могу пошевелиться, не могу уйти — лишь подчиниться, потому что нападать нельзя. Сделать больно нельзя. Оно все тянет и зовет, меня зовет, тьму зовет. Оно родное, моя часть. Оно — я. Кто я?

— Кристоф, возвращайся. Вернись ко мне, — слова… Так невероятно трудно понять их смысл, но голос красивый, чистый. — Слышишь? Вернись, пожалуйста. Не пугай меня.

Пугать? Нет, я не хочу пугать. Ее нельзя пугать, ее надо беречь. Кого «ее»?

— Тивор, поставь защиту на стены. Я не уверена, что удержу его!

Кого «его»?

— Отдай мне силу. Не сопротивляйся. Отдавай, она теперь моя.

Отдать? Нет! Я — тьма, я суть начало, я суть конец. И снова Зверь берет верх, заглушает и давит, сливается со мной. Я отступаю, трясу головой, рычу и ору, сопротивляясь голосу. Я — тьма. Только я и больше никто. Она принадлежит мне. И я тяну ее на себя, забираю то, что и без того мое, и раздается в полной тишине крик. Крик ярости и боли. Крик, отчаянный и надрывный. И мне отчего-то невыносимо его слышать, невыносимо чувствовать, словно я сам кричу, словно мне самому больно. И рвется что-то в груди. Что-то странное и непонятное. Заходится в немом плаче.

Но я продолжаю тянуть тьму на себя. Она же моя, только моя. Моя. И опять кто-то кричит, тот же голос, и я хочу, чтобы он прекратил. Прекратил так кричать. По всему телу прокатывается дрожь, огромными волнами. Больно. Но разве я знаю, что такое боль? Разве помню?

— Моя, — реву я, обретая возможность говорить, вспоминая слово.

— Так, значит? Ладно, — это уже не крик, это хриплый лай. — Ты моя! Слышишь? Я приказываю тебе!

— Нет!

— Приказываю! Подчинись, мать твою! Я сильнее этого глупого вампира, иди ко мне!

Нет, нет, нет.

И сила мечется и распадается на лоскуты, тает, затихает, тянется от меня к голосу, и мне становится легче дышать, и не рвется это непонятное нечто в груди, отпускает боль. Может, не стоит сопротивляться, может действительно отдать то, что просят?

— Верно, отдай мне тьму, Кристоф. Отдай, и тебе станет легче.

Бери.

— Вот так. Не упрямься, большой маленький мальчик, возвращайся. Иди ко мне.

Иду.

И отпускают путы, затихает в груди буря, встают на место кости, и я вижу ее лицо прямо перед собой, напряженное лицо и тьму в ее глазах. Сознание возвращается медленно, по крупицам, как капли дождя на стекле собираются в лужицы на карнизе.

— Елена, — я делаю к ней шаг, но падаю на колени, и она точно так же стоит на коленях напротив, кривятся ее губы, а глаза горят невероятной злостью.

— Тивор, уведи Одану и возвращайся, — прохрипел, протягивая руки к ассасину.

— Ты уверен?

— Да, — я с трудом повернул голову, чтобы увидеть, как оборотень уносит на руках бессознательную эльфийку.

Что я наделал?

— Елена, — мне наконец-то удалось сфокусировать на ней взгляд. А Лист, окруженная дрожащим маревом тьмы, начала медленно оседать на пол. Падала мне в руки, и кровь тонкой струйкой вытекала у нее из живота, левая рука висела вдоль тела плетью, одежда была изорвана в клочья, все тело в царапинах и порезах. Я подхватил Листа и с трудом поднялся на ноги.

Это моих рук дело? Моих?

Через пол-оборота я сидел в своей комнате, глядя на все еще бессознательную девушку, и никак не мог привести мысли в порядок. Надо было что-то решать с Оданой, надо было что-то решать с мертвыми послами, но единственное, о чем удавалось думать, это о спящей в моей кровати вампирше. Ее раны много времени не заняли, но вот на снятие последствий отката ушли практически все оставшиеся силы. В затылок дышал Черный.

— Как она оказалась там? — задал я мучивший вопрос.

— Не знаю. Когда ты схватил Одану, сзади просто открылся портал.

— Это я ее ранил?

— Я не смогу тебе ответить. Почти сразу же она превратилась в тебя.

— Что значит «превратилась в меня»?

— То и значит. Она стала тобой, когда ты Зверь. Вы оба стали Зверями, почти слились, а между вами — нити силы. Я думал, вы разнесете на хер весь дворец, с трудом удалось удерживать защитное заклинание на стенах.

— Мне кажется… Она кричала?

— Вы оба кричали, — я с шумом втянул в себя воздух, поднялся. — Ревели.

— Одана?

— Пришла в себя, но все еще в шоке.

— Кто-то знает, что она делала возле лабиринта?

— Нет. С ней сейчас почти вся делегация.

— Я кретин.