Стража (СИ)

Облегчённо, хотя и с долей разочарования, Вадим собрался шагнуть из застывшей круговерти и бездумно поднял ладонь к глазам.

И вспомнил. Как лёгкое дыхание давнего сна, память растревожили замельтешившие — перед глазами на фоне запястья? Перед внутренним взглядом ли? — картинки, которые вызвали у Вадима необычайно яркую реакцию…

… Он ослеп и взмок от пота. Он стоял в темноте, полуголый, струйки пота щекотно сбегали по телу, хотелось ёжиться от них или хоть чем-то обтереться. Но глаза привыкли к темноте… Некогда. Он занят. Он держит в руках какой-то тяжелый и горячий инструмент, которым орудует неожиданно привычно и ловко. И Вадим не один. По обе стороны от него стоят кряжистые мужики, тоже полуголые; высоким звоном звенит металл, ему вторят весёлые металлические колокольчики, и темнота радостно пестреет пятнами гудящего огня и всполохами разноцветных искр… Кузница. Ему, Вадиму, куют меч. А у двери, возле чана с водой, куда будут окунать готовое оружие, стоят трое. Один, смешной высокий старик в изысканной одежде, которая делает его тощим, как комар, простёр правую руку над водой, левой он держит книгу. Второй стоит напротив — широкоплечий старик в длинной рубахе, подпоясанной простой верёвкой; на нём широкие штаны, и полыхающий огонь изредка освещает его ноги — точнее, сплющенные, жёсткие пальцы словно бы медвежьей лапы, уверенно стоящей на земле. Старик сурово слушает иноземца и время от времени бросает в чан с водой что-то из плетёной коробочки — туесок? — которую слишком крепко держит в огромных для такой вещицы пальцах. Третий, в отличие от первых двоих, настоящих великанов, совсем маленький; он стоит чуть сбоку и тоже держит книгу. Священник. У него чистый высокий голос, и его слышно даже сквозь звон и перепевы металла. Эти трое тоже помогают ковать оружие для Вадима… Один из кузнецов что-то кричит Вадиму. Он оборачивается к нему и видит вдохновение и дикую радость в оскале, который кузнец полагает улыбкой. Вадим хохочет в ответ, руки слабеют и почти не держат инструмента. Высокий тощий старик вдруг протягивает к хохочущим руку и, что-то сцапав, будто поймав муху, делает странный жест над водой в чане: сыплет, сыплет кузнецкий смех, солит им воду для меча — воду, и так круто замешанную на заклинаниях, и молитвах, и травах для обряда…

… Ниро не сопротивлялся, когда рука хозяина опустилась на его загривок и вцепилась в шерсть, приподняв кожу; когда его, держа за шерсть, а не за поводок, повели дальше от дома, где пришлось пережить страх при встрече с чудовищем.

Память Вадима очищалась. Он-то понимал, что яснее воспринимает вложенное в него от чужой жизни. Но осознание чужого приходило лишь следом за откровенно радостным всплеском: "Да ведь я знаю, где это! Как же я раньше не вспомнил!"

Был момент, когда он испугался, что собственная личность будет вытеснена чужой, но: "Да нет же, мне дали только его память!"

Он знал, где находится нужный дом, и даже знал, кто передаст ему оружие. Мелкие воспоминания чужого всплывали на поверхность сознания, и он снова и снова удивлялся им, а потом понимал — распознавал — не своё и успокаивался.

Два Вадима в городе — надо же, и зовут-то нас одинаково!.. Два человека с особой внутренней меткой — в одном городе! Поразительно!.. Неудивительно, что нас перепутали.

Взгляд на запястье — руку он держал свободно вниз (пора отвыкать смотреть на запястье, как на часы) — Вадим быстро просчитал свой путь: обогнуть впереди стоящий дом и выйти на остановку; не переходя дороги, проехать три остановки; потом дорогу перейти и шагать до первого перекрёстка, и единственный дом на перекрёстке будет тем самым, необходимым для Вадима.

Обойти дом и убедиться в правильности "воспоминания" — пара пустяков. Другое дело, что на остановке оказался "кузнечик".

Он деловито бил стёкла в троллейбусе, лежащем на боку. Никто ему не мешал. В салоне, очевидно, никого уже не было: успели убежать или он всех уничтожил? На остановке тоже ни души. На первый взгляд. Потом-то Вадим увидел, как далеко впереди, по маршруту троллейбуса, уходят-убегают люди.

"А вдруг там кто-нибудь остался? Пассажиры? Или водитель убежать не успел?" Вадим шагнул к остановке и снова заколебался. "Зеркало! У меня нет зеркала… Но и меня не должны трогать до двенадцати. Я же только посмотреть… Может, помочь кому надо…"

И парень бросился вперёд, к разгромленному (стёкла выбиты, металлические перекрытия и щиты искорёжены и погнуты) навесу остановки.

Монстр при виде человека зашипел в три пасти и затопал своими "кузнечиковыми" ногами. "Истеричная баба!" — изумлённо решил Вадим, чувствуя, как у него самого к горлу подбирается неудержимый смешок. Он бежал, слышал близкое пришлёпывание лап Ниро и не спускал глаз с "кузнечика", который теперь совсем вышел из себя: кажется, будь его речевой аппарат не змеиным, улица содрогнулась бы от вопля внеисторического зверя.