Стража

А для этого надо действовать. Сначала определить, что в уродине самое уязвимое. Конечно — тощая, костлявая шея, будто завёрнутая в обвисшую кожу — сплошные морщины. Конечно — глаза… Хотя… здесь-то может быть и закавыка. Чтобы добраться до шеи и глаз, надо оказаться под ними. Одного шага Тортилы хватит размазать его по асфальту, пока он выбирает позицию нанести удар. Ну, хорошо, шея уродины не подходит, поскольку сам Вадим становится стопроцентно уязвимым. Или нет? Мечи-то очень хороши…

Вадим попятился: полюбовавшись на потенциальную жертву, уродина шагнула ещё раз. И почудилось, круглые её глаза блеснули — не торжеством (к чему тратить сильные эмоции на червячка?), но удовлетворённо: ну, козявка, быть тебе раздавленну и убиённу.

Глаза!.. Швырнуть меч как метательное оружие? Невыгодно и нерационально… Стоп. Что-то связанное с метательным оружием… "Олуха царя небесного! Остолоп!" — ругался Вадим, одним движением стараясь оборвать на себе рубаху. Пуговицы, что ли, слишком крепко пришиты: первые три поддались сразу — разлетелись по асфальту с лёгким стуком незначительной потери. Нижние две держали рубаху застёгнутой на совесть.

Уродина забеспокоилась, заторопилась к Вадиму, разом растеряв всё презрение и величавость. А он ещё только вторым рывком пытался расстегнуть рубаху до конца. Через голову сбрасывать боялся. Мало ли что, вдруг рубаха зацепится за что-нибудь и застрянет — и он точно превратится в беспомощную добычу. Вдруг за одну-две секунды, пока он снимает, шестиноги кинутся? Облепят плотной толпой — меча не поднимешь, массой задавят.

Ниро внезапно бросился к уродине. Под уродину.

Шестиноги заголосили.

Нервно дёрнулась морщинистая шея, словно уродина вознамерилась заглянуть под собственные телеса. Клюющее движение лысой головы — Вадим было остро пожалел, что не успел подготовиться для удара мечом. И похолодел: Тортила всей массой шмякнулась на асфальт и завозилась на нём, расплющивая пса в лепёшку.

Шмякнулись они одновременно с Ниро, вылетевшим сбоку. Пёс не только выскочил из-под живого пресса. Он сделал то, что сделал бы обиженный щенок: быстро куснул мятую кожу, словно не удержался при виде доступной зубам плоти, и так же, по-щенячьи, вызывающе обгавкал дуру, едва не раздавившую его.

Но дура полной дурой тоже не была. Она сообразила, что её отвлекают, и поспешно развернулась к Вадиму.

Поздно. Он уже оборвал последние пуговицы, освободился от рубахи и снял с нательной ременной "упряжи" все метательные ножи.

Уродина в оружии не разбиралась. Она увидела только отсутствие длинных мечей и наличие какой-то мелочи в руках Вадима — и помчалась на него ожившим кошмаром из снов, молча, но с вопящим движением тела: "Раздавлю-у!!"

Вадим качнулся в сторону, якобы желая посторониться. Чудовище мигом изменило курс, кинувшись туда же; мчалось стремительно, несмотря на вес. И, кажется, предела его скорости нет — оно ещё только разгонялось.

"Тем сильнее встречный удар", — холодно подумал Вадим, обратившись в бездушную метательную машину… Ножи сплошным вихрем летели — и пропадали в круглых глазах чудовища, бесконечных, бездонных, неуязвимых… Кажется, остановить его невозможно. Надо искать другое… другое оружие или другой способ утихомирить Тортилу.

Вадим отскочил с дороги уродины, уверенный, что сила инерции для неё не существует и она в следующую секунду развернётся за ним, и тогда перила моста, от которых шарахнулись шестиноги, освобождая ему место, превратятся для него в решётку мясорубки.

Инерция существовала и для Тортилы. Она разъярённой бурей пронеслась мимо Вадима, и с секунду он наслаждался возмущённым ветром, обвеявшим взмокшее от пота лицо.

Ещё секунда — и он растерянно следил, с последними ножами в дрожащих от напряжения руках, как чудовищная туша проламывает ограду моста и исчезает внизу. Молча. Только свист разрезаемого воздуха. Только треск, наверное, сломанного дерева и глухой, но смачный звук шлёпнувшегося тела.

Сама не рассчитала, или Вадим помог?

Откуда-то появился Ниро, прошёл дорогой Тортилы, постоял на краю моста и вернулся к Вадиму.

43.

"Время от времени и я всё-таки удивляюсь". Он стоял с закрытыми глазами, стискивая свой ощутимо разваливающийся череп.

"Например, тишине вокруг меня. А ведь эти шестиноги должны отомстить за смерть своего… хозяина? Они должны вопить, визжать, прыгать вокруг меня и полосовать когтями-лезвиями. Но… тихо. Глаза болят — открывать неохота. Ладно, если что — Ниро предупредит. А я пока просто постою. Чуть-чуть".

И он стоял и медленно покачивался. И в голове — пусто-пусто. И зажатые напряжением мышцы расслаблялись, как расправляется наспех скомканная газета. И вокруг никого, кто помешал бы наступившему покою…

Никого?

Вадим встрепенулся и огляделся. Руки вновь машинально поднялись — потереть усталые глаза. Осознав движение, замер. Надо же, забылся. "Слишком долго. Долго — что?"

Слишком долго тихо и спокойно. Вот что.