Стражи дорог

— Слышь, Док, а давай мы ее… а? По-быстрому. Смотри какие буфера, все равно больше никому не пригодятся. Ну же, баба рабочая, нас троих одновременно сможет принять. — Док явно колебался, потому что молчал, и на заискивающий тон Сандро не реагировал, но спустя минуту, все-таки ответил.

— Ну хорошо, бабенка реально хороша, но только не долго.

Крики женщины затихали лишь на время, и в это время слышались отвратительные хлюпающие звуки, прерываемые жалобным мычанием. Несколько раз слышались звуки ударов. Грубер прижал лицо Анны к своему плечу, она же дрожала и сидела, зажав руками уши. Если бы дело касалось только его, то, возможно, Грубер бы и вмешался, тем более, что они там явно заняты, и не смогли бы оказать сопротивления. Но сейчас он отвечал не только за себя, а от одной только мысли о том, что Анна может оказаться на месте той неизвестной ему женщины, которая уже даже кричать не могла, только хрипела, если с ним что-то случится, у него руки сами собой сжимались в кулаки. А ведь вмешайся он, с ним вполне могло что-нибудь и произойти, потому что кроме этих троих, где-то были еще двое.

— Эх, хороша, — протянул из-за стены Сандро. — Давай, вставай, накинь что-нибудь на себя, да не реви, от тебя что, убыло? Подумаешь, тремя мужиками больше, — и он заржал. — Сильно только не одевайся, там у нас еще два приятеля не обслуженных.

— Эй, вы там скоро? Мы еще двоих нашли. Торчки, на спеке сидели. Девка даже на девку не похожа, только по сиськам определили, что не мужик. Можно убираться отсюда, а то нарвемся на четверку с боевым даром и будет нам весело. Точнее ему будет весело, а нам не очень.

Снова раздались шаги в коридоре, совсем рядом с дверью, ведущую в эту крохотную квартирку, и Анна еще теснее прижалась к Груберу. Время от времени раздавались всхлипы женщины и ленивые переговоры этих уродов, называемых себя охраной Совета.

Уже все стихло, а Грубер сидел, уставившись в темноту, продолжая прижимать к себе Анну. Что происходит? У него никак не собиралась картинка. Он даже близко не мог представить себе, что происходит в этом проклятом стабе, и почему люди никак не реагируют на такие вот наглые вторжение, когда наделенная полномочьями отморозь может творить все, что захочет. Да какие слухи, вашу мать, если людей просто вытаскивают из их жилищ, предварительно еще поиздевавшись вдоволь. Наконец, Грубер поднялся, поднимая Анну.

— Бери сумку и пошли, — машина уже давно уехала, и можно было включить свет. — Да, что ты говорила про другой выход? — Анна молча показала на окно. Пока она скидывала в сумку оставшиеся вещи, Грубер выглянул наружу и увидел то, про что говорила Анна, намекая на этакий «черный ход». Около окна по наружной стене тянулась пожарная лестница. Это действительно мог быть путь отхода, если бы он сообразил спросить раньше. На улице никого из этих ублюдков не было, и они смогли бы уйти, а Анне не пришлось бы слышать все, что происходило в соседней комнате. Обернувшись на девушку, которая выглядела не слишком хорошо, ее слегка потряхивало, словно она замерзла, лицо было бледным, но губы упрямо сжаты, а глазу сухие. Грубер кивнул на вещи. — Откуда у тебя столько? По тебе не скажешь, что ты сильно обеспечена.

— Я ксер, мне нужно было тренироваться. Почему так происходит? Почему все это делают с людьми такие же люди? Ведь прибывая в стаб, мы хотим чувствовать себя в безопасности, а в итоге не получаем даже этой малости.

— Я давно говорил, и сейчас повторю, — Грубер задумался, а затем продолжил. — Зомбаков понять можно. Они не делают ничего, что противоречило бы их природе. Так что их понять можно, а вот людей — нет. При этом, иногда именно люди ведут себя гораздо хуже тех же зараженных, которым по сути ничего от тебя не надо, только сожрать. Ты готова? Тогда пошли.

Сумку он не взял, да она и не просила. Это было бы неправильно, все-таки у Грубера руки должны были быть свободными в случае возможной опасности, а не заняты сумкой с ее вещами. Когда они вышли в коридор, то Анна старалась не смотреть в сторону соседней квартиры. Она не спрашивала, почему Грубер ничего не предпринял, чтобы помочь ее соседке. Дурой она никогда не была и все прекрасно понимала. Идти молча было тоскливо, и она тихо спросила, глядя на широкие плечи идущего чуть впереди мужчины. Он был высоким, она едва ему до плеча доставала.

— А какой она была. Та, ну, мой двойник? Которая была вашей подругой?

— Она не была моей подругой, — Грубер отвечал, не сбавляя шага и не оборачиваясь. — И хватит выкать, это сбивает с мыслей, потому что здесь, что бы ты не думала Улей, и существуют определенные правила, которые нужно по возможности соблюдать.

— Но я подумала… когда вы, ты, — тут же поправилась Анна, — о ней говорил, создавалось ощущение, что тебя очень сильно задела ее гибель. Гораздо больше, чем того же Снегиря, хотя ты постоянно на него ссылаешься, когда говоришь, про нее.