Начинающий политик Василий наконец‑то перетасовал колоду и принялся раздавать карты по часовой стрелке. Владу, как бы между прочим следящему за ним, подумалось, что местные стражи изобрели очень даже забавное и, в общем‑то, правильное развлечение. И это во сто крат честнее нудных процессов, где победителем в тяжбе становится тот, у кого больше связей или денег на взятки и хороших адвокатов. И даже если судья выносит свое решение, руководствуясь какими‑то собственными неподкупными идеалами, все равно он не застрахован от ошибок. А так любой неоднозначный и спорный вопрос можно уладить просто перекинувшись в Подкидного. Оштрафуют Порожняка или не оштрафуют — для системы не принципиально. Гибель богов это не вызовет.
— Череда случайностей — лишь поступь судьбы, а судьба — высшая справедливость, — сказал Черноземов.
Приморский посмотрел на Влада внимательно и строго, будто не ожидал подобных слов от младшего товарища, но затем взгляд его смягчился, и он произнес:
— Воистину так.
— А если выиграем мы? — спросила Лидия.
— Вы? — удивился Андрей Иванович, словно и в мыслях не допускал возможности такого исхода партии. — Если выиграете вы с Владиславом Ильичом, то значит в мире возможны чудеса, значит, смею предположить, земля плоская, а вокруг нее вертится солнце. Милейшая Лидия Анатольевна, мы с Всеславом Александровичем собаку съели в боях друг с другом и прочими старыми волками. Вам может повезти, вы можете выиграть партию, две, три, но игра‑то ведь идет до сорока штрафных очков, а там по закону больших чисел побеждает мастерство.
— Дисциплина бьет мастерство, — спокойно возразил Черноземов.
Приморский снова посмотрел на Влада все тем же строгим и внимательным взором, затем взгляд его опять смягчился, и председатель Свободной ассоциации предпринимателей покровительственно с оттенком печали произнес:
— Вот они: дерзость и вдохновение. Я тоже таким был в молодости, триста лет тому назад. Ежели выиграете, исполним ваше любое коллективное пожелание, в пределах разумного, естественно, а с Всеславом Александровичем мы разберемся по очкам, у кого будет больше штрафов, тот и проиграл.
Начинающий политик Василий закончил раздачу, кинул на стол карту рубашкой вниз (это оказался красный джокер), и накрыл ее оставшейся колодой.
— Без козырей, — констатировал Приморский, — вы первый ходите, Владислав Ильич. А вы нам тем временем, Всеслав Александрович, поведайте вашу версию конфликта с богатейшим человеком Киева.
Черноземов, недолго думая, зашел с двойки пик.
История начальника департамента Этики Вольного города Киева о нелегких взаимоотношениях с предпринимательской элитой.
А что тут рассказывать‑то? Приносят мне в среду на утверждение и проверку рекламный ролик. Я ведь чисто физически не могу уследить за всем. Да и не входит это в мои обязанности. Но, тем не менее, готовый продукт просмотреть я должен. И что я вижу!
Улица небольшого советского городка. На переднем плане типичная для нашей страны средняя школа. На фасаде над входом — вывеска: белая изогнутая дугой лента на синем фоне. На ленте написано: "Школа Љ1996" (Намек на логотип "Rojen" и дату основания фирмы). Вокруг растут березы. Звенит звонок, похожий на звуки, издаваемые бубенцами на русских тройках. Выбегают радостные дети. Одеты они в разноцветные рубашки, галстуки и брюки, заставляющие вспомнить недавно вышедшее сенсо "Незнайка на Луне". Сквозь толпу пробивается школьник. Возраст: двенадцать — тринадцать лет. Он отбегает на десяток метров от ребят, достает коробочку. Крупно: на синей коробочке белая лента с надписью "Rojen". Крупно: извлекает из коробочки конфету. Кидает ее в рот. Жует. Крупно: лицо мальчика расплывается в довольной улыбке.
Голос диктора: "Рожен. Где удовольствие, там я".
От этого говна, да простит меня Моральный кодекс, я чуть инсульт на месте не получил. Давненько мне такое не попадалось на глаза. Сразу же вызываю секретаршу, спрашиваю, кто придумал эту дрянь? Она мне отвечает:
— Вили Ногайский, личный креативщик Порожняка.
"Ага, — думаю, — сейчас я его, красавца, порву на британский флаг".
Звоню этому Вилену, говорю, чтоб в течение часа он был в департаменте, иначе вылетит без выходного пособия к херам, да простит меня Моральный кодекс, из рекламного агентства прямиком дворы мести. Прилетает этот жучара ко мне на ковер где‑то минут через сорок. Взмок. Глаза в кучу. Очки запотели. Спрашивает:
— Что случилось, Всеслав Александрович?
— А ты не знаешь, будто? — задаю ему вопрос, а сам исподлобья за ним наблюдаю.
Смотрю, глазки бегают, головой вертит, плечи сутулит, руки не знает куда деть: действительно, не понимает.
Говорю ему: