Стражи панацеи

— Это уже совсем горячо, — радостно удивился агент. — Вообще то и Спирин для нас проблематичная фигура.

— Я бы казнила его лично.

— Для него это была бы самая сладкая смерть, — усмехнулся незнакомец.

***

Лимузин Крононби подобрал Пратта в условленном месте, водитель был отгорожен шумозащитным стеклом.

— Что за конспирация? Почему мы не могли встретиться в клубе? — спросил Крононби.

— На всякий случай. Там стены могут иметь уши. Я сразу к делу. У вас Эдуард, через неделю день рождения.

— Спасибо, что напомнили.

— А как же. Я вас обязательно поздравлю. Вы будете приглашать свою племянницу Беатрис?

— А в чём дело? — беспокойно спросил Крононби. — Я её всегда приглашаю.

— И на этот раз обязательно. Ещё через две недели, как известно, день рождения Монарха. По-моему, ваша семья должна быть среди приглашённых на торжественные мероприятия, как отпрыски древнего монархического рода.

— Я знаю Боб, где я должен быть, — одёрнул его Крононби.

— Так вот, пусть твоя племянница как можно дольше задержится в Лондоне, — ответил Пратт, будто не замечая раздражённого тона приятеля. — Надеюсь, что её друг Дюран, не станет её сопровождать.

— Не терплю играть в загадки, — произнёс недовольно Крононби.

— Я тебе достаточно сказал, Эдуард.

— Что там задумали?

— То, что вслух лучше не произносить.

Крононби задумался.

— Он владеет такой информацией, которая многих погубит.

Пратт слегка ухмыльнулся.

— Мало владеть информацией. Нужно осмелиться её раскрыть, да ещё правильно преподать. А кто захочет рисковать собой ради чужой правды? Борзописцев, способных запутать публику фальсификатором так, что она белого от чёрного не отличит, предостаточно. Можно одолеть отдельных людей во власти, но сама власть незыблема. Не мы с тобой кукловоды, но мы хотя бы ниточки, которые могут обрезать, — Пратт взглянул на приятеля с миролюбием того, кто имеет абсолютное преимущество, и попросил остановить лимузин.

***

Беатрис получила приглашение от троюродного дяди на электронный адрес, открытый на подставное лицо.

— Я могу к нему и не ехать, — объяснила она, войдя в кабинет Дюрана.

— Нет, ты должна ехать, это твоя семья. К сожалению, я не могу сопровождать тебя. Постараюсь выдержать разлуку в несколько дней.

Каждый из них скрывал горечь и тревогу от предстоящего расставания. Когда Дюран остался один, его лицо совсем помрачнело, он крутил в руке сигару, но так и не закурил.

***

— Хотелось бы уехать в какое-нибудь тёплое, умиротворённое местечко, — призналась Вера в одном из кафе Рима.

— Неделю назад ты мечтала вернуться в Лондон, — напомнил ей Визант.

— И сразу поняла, что меня там ничего не ждёт, кроме неприятных воспоминаний. Мне нужны каникулы, чтобы всё осмыслить и отправить в архивы памяти, а потом обрести новую жизнь. Говорят, путешествие в этом помогает.

Она говорила с усталостью и грустью, в чём растворились обида и чувство мести, или, может, всё это опустилось на дно души. Сильные впечатления не исчезают бесследно, если вообще исчезают. Визант воодушевился её возвращением, понимая, что ей нужна альтернатива всему случившемуся, но сейчас он был привязан к месту и времени своей операции.

— Почему бы и нет, — поддержал он. — Отправься пока в короткое путешествие. Я рад буду присоединиться к тебе позже.

— Я бы хотела уединения, а не одиночества, — с насмешливым упрёком высказалась она.

Они даже не знали адреса друг друга, это больше благоприятствовало их отношениям, нежели совместное проживание. Визант всерьёз мечтал отправиться с ней в какой-нибудь круиз, едва закончит операцию со Спириным.

***

«Что ж, товарищ Спирин, поздравляю вас с полным провалом нашей миссии», — произносило лицо с кавказским акцентом, растягивая слова, поглощая собеседника прищуренным взглядом, как две прорези во тьму.

Сбоку от диктатора и Спирина стоял длинный стол, за которым сидела компания, молча наблюдавшая за сценой. Взгляд Спирина приковался к присутствующим. Он узнавал лица, но в неизвестном качестве, пытаясь понять роль каждого. Они сидели в ряд с одной стороны, лицом к нему.

Отис, отец Веры, замер со зловещей улыбкой. Предрешённым взглядом посматривал на него Стром, как скитник, знающий будущее. Ярче и живее всех выглядела молодая женщина, с подобранной рыжей причёской, с миниатюрной короной на голове, с высокой стойкой воротника — то есть в королевском одеянии. В этой внешности Елизаветы 1, огнём и мечом правившей Англией, Спирин вдруг распознал Веру, бросавшую надменный взгляд на него. Последним, на кого он обратил внимание — был Визант, не замечавший присутствующих.

«Какой будет вердикт у комиссии?», — раздался голос сзади.

Спирин повернулся, — вождь пыхтел трубкой, затем пахнул на него клубом дыма, который оказался пеплом, засорившим ему глаза и рот.

«Мы не можем его судить, мы призраки», — с натужной плаксивостью, ближе к детскому плачу, возопили Стром и Отис.

«Здесь все призраки», — с акцентом ответил председательствующий.

«Но мы признаки мёртвых», — стенали они.

«Ну конечно, только я живее всех живых», — отвечал диктатор, подняв трубку.