Стражница

– И потом, – не дождавшись ее ответа, продолжил врач, – я, в конце концов, не могу вас лечить, раз в вашей карте нет отметки о диспансеризации. Я вас просто в любом случае должен отправить на нее. Раз в год положено. А вы, глядите, вы уже три года не можете сподобиться. А ведь вам, наверно, звонили, письма присылали?

– Не помню, – уже совсем раздраженно ответила Альбина. Хотя все она помнила: и звонили, и присылали.

Но эти его последние слова убедили ее: делать нечего, надо соглашаться. Может быть, ее почки и играли тут какую-то роль, но главное, не прошла диспансеризацию – не можешь лечиться. А она нуждалась в помощи, она уже едва справлялась с собой, – так плохо ей было от самой себя!

Хирург попалась женщина, которая была заклинена на геморрое. Она обязательно смотрела прямую кишку и в отличие от напарника, хирурга-мужчины, который мог посмотреть, а мог и не посмотреть – в зависимости от жалоб, производила осмотр не на боку, как он, а ставя на четвереньки, вот это-то, становиться на застеленной липкой полиэтиленовой пленкой кушетке в позу, которую она не могла переносить, которая была ужасна для нее, унизительна и тотчас напоминала о тех двух или трех случаях, когда муж все-таки заставил ее уступить, это-то для Альбины и было, может быть, нестерпимее всего в бессмысленной процедуре диспансеризации.

– Можно на боку? – умоляюще спросила она, стоя на коврике перед кушеткой в одних трусиках.

– Нет, ни в коем случае, – безжалостно, глядя мимо нее, сухо отозвалась хирург, стоя в готовности рядом с ней, с надетым на указательный палец резиновым напалечником. – На боку – это халтура! Опуститесь на локти, снимите трусы, прогните спину, – скомандовала она, когда Альбина была уже на кушетке.

Бедра у Альбины, когда смазанный вазелином палец хирурга проник в нее, взялись ознобными мурашками.

– Ну что, ничего, терпимо, – сказала хирург, ворочая в ней пальцем. – Новых узлов, как я понимаю, не появилось… очень даже ничего!

Альбина и сама знала, что ничего. Было бы что, она бы сама первая, а не хирург, и почувствовала.

– Поднимайтесь, пожалуйста, – освобождая ее от своего пальца, вновь скомандовала хирург. – Необходимо строго следить за регулярностью стула… – начала давать она указания.

И гинеколог, проводивший диспансерный осмотр в этот день, тоже оказался не тот, к кому бы ей хотелось попасть.

Это был мясистый рыхлый старик с корявыми неверными движениями, явно уже забывший все, что ему положено было знать, и сидевший в этой поликлинике по родству ли, по знакомству ли, и когда он, стоя между ее раскинутыми в сторону голыми ногами и глядя непонятно зачем в глаза, так что Альбине приходилось все время уводить их в сторону, мял ей матку, она вся сжималась, чувствовала, как каменеет внутри мышцами, а он приговаривал: «Расслабьтесь, расслабьтесь! Ну что вы, девочка, что ли?!» «Отличная матка, можете еще рожать!» – резюмировал он, выбираясь из нее и принимаясь снимать перчатку с руки, – не отходя от кресла, продолжая стоять между ее ногами.

К психоневрологу через несколько дней Альбина вернулась с таким чувством, будто все эти дни тащила, подобно лошади, громадный воз, груженный камнями, и совершенно изнемогла. Но врач, изучая ее карту, все более и более оживлялся.

– Что, и хорошо! – воскликнул, наконец, он, отрываясь от карты. – Очень хорошо, не зря я вас заставил пройти диспансеризацию. Можете быть спокойны, все у вас хорошо!

– Что хорошо? – спросила Альбина. Ее разламывало, разнимало на части от груженного камнями воза, и непонятное оживление врача лишь угнетало.

– Хорошо то, что все это – ваши нервы, и не больше! – победно сказал врач. – Серьезного, слава богу, ничего нет… то есть нервы, – тут же поправился он, – это весьма не последнее дело, все, как говорится, от нервов, но в даном случае не смертельно. Совершенно не смертельно. Органики у вас никакой нет.

– А какая могла быть органика? – недоуменно спросила она. – При чем здесь органика?

Врач, все с той же победностью, повел головой:

– Ну, это позвольте мне знать. На то мы и медики, чтобы нам знать.

– Нет, а все-таки? – продолжила настаивать она.

– А хотя бы и опухоль даже могла обнаружиться, – уступил он. – Опухоли дают такие эффекты. Подсознанию ведь все известно, и оно тоже, знаете, не бездонный колодец, из него выплескивает.

Она даже не заметила его цветистой образности, в ней все обмерло.

– Опухоль? Где? – упавшим голосом проговорила она.

– Да хоть где, бог ты мой! – воскликнул врач. Но понял, что имела в виду она, и замахал руками. – Но у вас нет! Будьте спокойны! Я же и говорю! Это у вас возрастное, гормоны, обстоятельства жизни…

Она постепенно, с трудом приходила в себя.

– Какие обстоятельства жизни?