Стрекоза второго шанса

Сашка засопел. Боксеров он дураками не считал. Даже с частично отбитыми мозгами они ухитрялись процветать в жизни.

– Шныровский бой – это как? Саперкой по мозгам и в ухо из шнеппера? – спросил он, улыбкой смягчая жесткость фразы. Ежу понятно, что железка и стрелялка делают человека сильнее, особенно если грамотно их сочетать. Но вот называть это системой боя…

– Красивый у тебя свитер. Шерсть?

Кавалерия коснулась его рукава, точно отщипывая что-то. Сашка удивленно кивнул. Кавалерия шагнула к столу и села на край.

– Ударь меня! – предложила она.

Сашке показалось: он ослышался.

– Чего надо сделать?

– Напади и ударь!

– Вы серьезно?

– Давай! Или испугался? – нетерпеливо повторила она.

Сашка поморщился. Бить Кавалерию он не собирался, чего бы она там ни говорила. Он был человек бывалый, много таскавшийся по залам, и знал: когда тетенькам кажется, что они могут на равных противостоять молодому сильному мужчине, – это, как правило, клиника.

– Ну-с? Чего ждем? Осени?

Не желая ссориться с Кавалерией, Сашка шагнул к ней, притворяясь, что замахивается. Октавий прыгал вокруг, захлебываясь лаем. Сашка осторожно стряхнул его с брючины, снова шагнул к Кавалерии, однако до нее так и не добрался. Она даже рук не подняла для защиты. Просто сильно дунула, и Сашка осознал, что ноги его отрываются от пола. Загребая руками воздух, с выпученными от ужаса глазами, он врезался в стену рядом с дверью. Сползая на пол, Сашка, помнится, удивлялся, что ураган так быстро прекратился и, главное, тот же ветер не тронул больше ничего – даже листика бумаги со стола у Кавалерии. Не желая признавать себя побежденным, он вскочил и прыгнул на Кавалерию. Не успел. Она что-то быстро в него метнула. Сашку толкнуло в грудь. Он упал и понял, что не может подняться. Он лежал на спине и ощущал себя выброшенной на берег медузой. Огромная тяжесть прижимала его к полу, как в детстве, когда на него рухнул шкаф с книгами. Кавалерия спокойно приблизилась к Сашке, что-то сняла с рукава его свитера и спрятала в поцапаранную жестяную коробку из-под леденцов.

– Что это?

– Парашютик одуванчика с двушки! Обладает уникальной летучестью. Пушинка, как видишь, всего одна, а парусность у нее, как у фрегата, – объснила она.

– Это и есть шныровский бой? – спросил Сашка.

– Да, – сказала Кавалерия. – Но все не так просто, полно нюансов. Например, одуванчик срабатывает, когда парашютику есть к чему прилепиться. По куртке он соскользнет и проку не будет… А вот это, смотри: хвоинка сосны с двушки. – Она что-то выпутала у него из свитера. – В привычных условиях она сделала бы тебя тяжелее всего на пять килограммов, да и то не сразу. Но если покрыть ее глиной с той же двушки, для утяжеления использовать каплю смолы, а на край для противовеса подклеить лист подорожника, то это будет уже полтора центнера. Почему, не знаю – там свои пропорции и законы.

– Прикольно! А как вы сами эту иголку поднимаете? И почему от этого пуха не улетаете? – Он, наконец, сумел привстать и сидел на полу, переводя дыхание.

Кавалерия щелкнула крышкой коробки.

– Пять баллов за вопрос! Метать надо, держась за подорожник. За него же вытаскивать. А хранить в емкости, выстланной фольгой, под которой проложен слой водорослей… Ну все, иди! Теперь ты знаешь: чтобы победить, необязательно бить противника по голове кулаком или лопатой…

– Вы могли бы меня научить?

Кавалерия улыбнулась.

– Вообще-то, я не большой специалист. Раньше знала больше, но забыла. Это к молодежи нашей надо обращаться – к Улу, к Максу, Родиону!

Сашка ушел, пообещав себе, что теперь будет приставать к Улу, Максу и Родиону, пока не узнает о шныровском бое столько же, сколько знают они.

* * *

В пегасне ШНыра все было как всегда. Возможно, даже «чутьвсегдее», чем обычно. Ушастый Витяра, совершавший кардиограммные скачки между застенчивостью и непредсказуемостью, исполнил скрипичный концерт на лопате, используя вместо смычка веник. Потом стал шататься по проходу и всех обнимать.

– Ты чего? – удивился Афанасий, когда его обняли сзади и прижались ухом к его куртке.

– От ты дуся! Да ничего! У меня сегодня трогательное настроение. Бродю по ШНыру и трогаю всех подряд! – пояснил Витяра.

– А ты не броди! По ШНыру надо шнырять! – Афанасий сидел на табуретке рядом с амуничником и, помогая себе шилом, зашивал седло.

– Я и шныряю. Только жалко мне вас… Какие-то вы все тут недообнятые! Вот и стараюсь исправить! – сказал Витяра.

Афанасий вспомнил, что когда он был у Витяры в комнате, то видел на столе огромный пластилиновый ШНыр, вылепленный с невероятной точностью. Каждое окно, каждое дерево в парке, каждый изгиб кустарника в сердце Зеленого Лабиринта. Даже водосточная труба с отлетевшим коленом. Вот ограда, вот склад, вот пегасня, из ворот которой выглядывает конская морда.

– Что это? – с изумлением спросил Афанасий.

Витяра, видимо, сожалел, что не успел накрыть свою работу покрывалом и спрятать ее. Но отступать было поздно.

– Идеальный ШНыр! – сказал он.

– И долго ты его? – Афанасий даже близко не мог представить себе объем работы.