Стрекозка Горгона. 1828 год

Цыган взял больную руку капитана, отвёл в сторону, натянул на себя, стал поворачивать ладонью вверх, вниз, как приказывала девушка, её пальцы на что-то надавливали в суставе. И вот она сжала плечо, приказала: «Давай!», юноша резко дёрнул руку, отпустил, развернул, снова дёрнул. По руке проскочила резкая боль, потом отпустила. Таня ещё раз прощупала весь сустав, сказала: «Кажется, получилось»

– Рука у Вас, может, еще поболит пару дней. Если дольше, значит, не удалось вправить. Но, кажется мне, всё в порядке… – сообщила Таня и стала давать наставления. – В любом случае пока надо беречься от ударов и резких толчков, от тряски: кости привыкли к неправильному положению, так по привычке могут на старое место вернуться…

– Да, Всеволод Аркадьевич, Вы теперь и с дамами осторожней – не позволяйте им на эту руку ложиться, – дал свой совет Николай и сестре стал втолковывать. – И ты, Танюха, запомни: после свадьбы у Серёжки на руке не спи, подушки есть. А то у него вывих будет, а я лечи потом.

Лужницкий не мог видеть, что за выражение лица было у девушки, но голос её стал очень ядовитым:

– А у тебя мозги уже сейчас вывихнуты, и лечению это не поддаётся, как я погляжу.

– А чё, я не прав? Запоминай, пока я рядом. В Смольном обучили одни реверансы делать. А я тебе говорю о том, что в жизни важно. С мужем в спальне другие реверансы делать придется. Правда, господин капитан? Небось, Вас не реверансы в дамах привлекают, а кой что другое…

– Ладно, вы тут о своём, о кобелином, без меня болтайте. Я в гостиной подожду, – надменным тоном сказала Татьяна и вышла.

– А наше, кобелиное, тебе тоже знать полезно! – крикнул ей вслед Николай, а капитану сказал самодовольно. – Хорошая у меня сестричка, правда? Одна беда: упрямая донельзя, как ни воспитываю, а всё по-своему…

Лужницкий, слушая перепалку брата с сестрой, похохатывал про себя. Поправил рубашку, застегнул мундир, вместе с Николаем они вернулись в гостиную. На столике перед Татьяной уже стоял кофейник, чашечки, в вазочках лежало печенье, булочки.

– У меня к Вам только одна просьба, Всеволод Аркадьевич, – сказала Татьяна. – Пожалуйста, никому об этом не рассказывайте, даже не намекайте… Хорошо?

– Боитесь огласки?

– Знаете, когда я хочу что-то сделать, первым делом думаю, а как мои воспитательницы из Смольного это бы восприняли. Поняла, что Вас лечить надо, а представила, что сказала бы Амалия Львовна… О, нет! Если б не Серж, я сама бы не решилась… И прошу не выдавать меня, – объяснила Татьяна и улыбнулась смущённо.

– Пожалуй, Вы правы, – покивал головой капитан, соглашаясь с нею. Он хмыкнул, представив, как почтенные дамы могут в ужасе глаза закатывать, рот беззвучно открывать, красноречиво показывая, что у них не находится слов для передачи своего возмущения, если вдруг узнают, что юная барышня позволяла себе любоваться на мужчину не то что без мундира, а даже без рубашки, да ещё и прикасалась к голому мужскому торсу! – Обещаю, что никому ничего не скажу. Но ради чего Вы занимаетесь таким «неприличным» делом?

Татьяна лишь вздохнула грустно, за неё ответил Николай:

– Куда ей деться? Судьба такова! А с судьбой не поспоришь.

Глава 13

Серж приехал через день вечером, застал Таню в той же комнате, где капитана лечили: она, как истинная знахарка, перебирала пучки трав. Серж остановился на пороге, любуясь невестой:

– Какая ты!.. Стрекозка милая, ты обворожительна до умопомрачения… Моя во-ро-же-я!

Она улыбнулась, ожидая следующего комплимента от жениха.

– Могу поздравить, ты произвела большое впечатление на Лужницкого… И что странно: я отчего-то ни чуточки тревоги не испытываю, ни капельки ревности… Иль ты меня обворожила, глаза затуманила?

– Как же: обворожишь тебя!? Не выдумывай! – Таня обиженно надула губки, но Серж, конечно, чувствовал, что она ворчит лишь для вида, и вопросительно брови поднял. – Мужчины из нашего рода неподдающиеся. Забыл? Сколько раз в детстве я пыталась заставить вас с Кало под мою дудку плясать, а вы лишь дурачились, да ещё пуще насмехались надо мной…

– Отнюдь, мы не насмехались, а защищались! – возразил Серж. – Хотя признаю, было потешно наблюдать, как ты вся напыжишься, глаза прищуришь, уставишься на меня иль Кало, а у тебя ничего не выходит, не можешь в лужу уронить ни меня, ни его… Тебя сильно обижало, что мы смеялись?.. – спросил он и подошёл поближе, склонил перед ней голову. – Если так, прости… Да, слушай, а на Юрике и Сене ты испытывала свою силу иль нет?

– Не помню… Кажется, у меня никогда не возникало желания подшучивать над ними. Да и за что? Они не вредничали, не устраивали никаких каверз, в отличие от вас… И вообще: Сеня и Юрик в сравнении с вами – ангелы во плоти, одни сплошные достоинства.

– Что?! А вот сейчас я ревную! – строго напустился он на невесту. – И кого ж ты любишь? Признавайся!

– И правда, Серж, сама себе удивляюсь, – Таня распахнула глаза, показывая, сколь сильно поражена этим открытием. – Порой мне кажется, что и Сеню, и Юрика я люблю больше. Юрик куда как безупречнее, чем ты…