Стрела любви

— Он всего лишь маленький мальчик, Йен. Он не может тебя ненавидеть. Он тебя не знает. Все, что ему известно, исходит от моей семьи. Это моя вина. Мне следовало больше рассказывать ему о тебе, но это было слишком больно. Встреча с тобой — шок для него. Когда он тебя узнает лучше, все изменится. Просто дай ему время. Он не таит злобу, как мой отец.

— Или как его отец?

Их взгляды встретились. Маргарет понятия не имела, что думать. Речь об Эхане? Или Йен признает что‑то еще? Неужели он сожалел о той злобе, которая развела их на много лет?

Йен знал, что сожаления бессмысленны. Однако при первом взгляде на детское личико, похожее на его собственное, они нахлынули на него с такой силой, что едва не задушили.

Пять лет. Он потерял пять лет жизни сына — и все потому, что был дьявольски упрям и переполнен злобой и ненавистью. Он не мог заставить себя встретиться лицом к лицу с женщиной, предательство которой нанесло глубокую рану и стоило очень дорого.

А теперь он столкнулся с жестокой справедливостью. Сын ненавидел его. Ненависть порождает ненависть.

Да, он сам во всем виноват. Ему следовало вернуться много лет назад, но он боялся встретиться с Мэгги, поэтому и прятался вдалеке, как последний трус.

И что он получил? На него обрушилась лавина чувств и воспоминаний, хотя он всячески старался этого избежать. И еще он получил сына, который ненавидел его настолько, что предпочел голод побегу с ним.

Йену очень хотелось верить словам Маргарет. Правда, он видел взгляд сына, видел жгучую ненависть в детских глазах… и узнал в них самого себя. Как же он в таком случае мог ждать прощения от сына?

Заглянув в лицо Маргарет, он тихо сказал:

— Знаешь, теперь‑то я понимаю, что есть не только черное и белое, как я когда‑то считал. Мне следовало дать тебе возможность все объяснить.

— Ты думаешь, это могло что‑то изменить?

В то время… скорее всего нет. Тогда его чувства были слишком сильными и неуправляемыми. А намерения жены ничего для него не значили. На последствия ее и его ошибки надо было взглянуть издалека. А тогда они были слишком ужасными для понимания.

— Понятия не имею. Но я бы знал, что у меня есть сын. И он бы не думал, что я его бросил.

— Он и не думает. Не будет думать. Просто дай ему время.

Они помолчали. Наконец Йен кивнул. Он горы свернет — только бы пробиться к мальчику. Как только вызволит его из замка.

Должно быть, невеселые мысли отразились на его лице, и Маргарет спросила:

— Как он выглядит? Не страдает? — В ожидании ответа она затаила дыхание.

Стараясь не думать о том, с какой жадностью мальчик пил воду и ел говядину, Йен твердо сказал:

— Мальчишка в порядка, Маргарет. Насколько я могу судить, он бодр и крепок.

Маргарет всматривалась в лицо мужа, отчаянно желая верить.

— Он действительно не страдает? Он такой маленький, и я боюсь… У него достаточно еды?

Йен ответил уклончиво.

— Замок в осаде совсем недавно. Уверен, вся еда, которая там есть, идет мальчику. Он не страдает.

— Но сколько еще это продлится? — как бы размышляя вслух, пробормотала Маргарет.

Йен немного пошевелился и поморщился от боли, прострелившей ногу. Хоть она болела не так уж сильно — если не шевелиться, — тем не менее он чувствовал, как распухает колено. Несмотря на все свои заверения, он вовсе не был уверен, что перелома нет.

Маргарет в испуге воскликнула:

— Ой, я забыла перевязать твое колено! Человек, который отправился за лекарем, сказал мне это сделать. Боюсь, я не слишком хорошо за тобой ухаживаю.

— Это был Магнус Маккей, — сказал Йен, прежде чем сообразил, что этого делать не следовало. Впрочем, Мэгги все равно скоро с ним познакомится, когда Святой вернется с Хелен. — А Хелен, наша целительница, — его жена.

Маргарет кивнула и задумалась.

— Мне следовало догадаться, что он шотландский горец. Ну, по его габаритам. А остальные люди, с которыми ты был, тоже горцы? — Она невольно рассмеялась. — Впервые их увидев, я подумала, что мимо меня прошла какая‑то призрачная армия.

Йен мысленно выругался. Шутки жены были опасно близки к правде. Плохо, что она видела его братьев в полном боевом облачении — в шлемах и в броне. А черные одежды стали постоянным облачением «призраков» Брюса — так их называли люди.

Не желая больше отвечать на вопросы, Йен опять пошевелился, на этот раз намеренно, и, тотчас же почувствовав острую боль, снова поморщился. Маргарет ахнула и поспешила за тканью, чтобы перевязать мужу колено.

Она быстро вернулась и замерла, глядя на его ногу.

— Тебе надо снять шоссы. Помочь?

Йен справился с первым побуждением закричать: «Нет, конечно же, нет!» — и сдержанно ответил:

— Сам справлюсь.

Он понимал, что будет больно, но лучше уж боль в ноге, чем ощущение ее рук на своем теле. Достаточно уже ее попытки помочь с туникой — прикосновения Мэгги обжигали не хуже огня.

Стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, Йен сел и начал раздеваться. Ему пришлось неловко изворачиваться и ругаться сквозь зубы, но через несколько минут на нем остались только полотняные брэ и туника.

Йен и не думал, что рана выглядела так ужасно, пока Маргарет не воскликнула: