Стрела на излёте

 - Закон? У вас хватает подлости прикрываться законом?!

 Чанг сморщился:

 - Перестаньте кричать. В ушах звенит. Я следую закону, а не прикрываюсь им, в чем вы сейчас убедитесь. Не знаю, известно ли вам, но после бунта в Виастро король принял постановление "О преступном родстве". Молодой Старнис должен был стать показательным примером, но благоразумно погиб в бою.

 - В отличие от вас я не бунтовщик и не предатель! Мне нечего бояться.

 - В отличие от меня вы не знаете, что "Закон о преступном родстве" имеет обратную силу. Под него попадают все нововыявленные родичи преступника, вплоть до седьмого колена. Ваша мать - Ивенна Аэллин, - и глядя прямо в глаза внезапно покрасневшему Корвину, Чанг медленно, чуть ли не по слогам повторил, - до седьмого колена, герцог.

 "Тэйрин!" - все, о чем он мог думать в этот момент. Он все же погубил ее. И их сына тоже. Кураж пропал, осталась безнадежность: даже если они уехали, министр не остановится, найдет их и на Островах, и в Кавдне, и на дне морском. Он загнанно огляделся по сторонам, как будто прямо в стене мог появиться выход. Какой-либо иной выход, кроме позорной сдачи. Если министр все еще готов ее принять.

 Взгляд зацепился за портрет, единственное украшение в комнате: светловолосая женщина в кресле, на коленях раскрытая книга. Белое платье подчеркивает матовую белизну кожи, на губах играет улыбка, она же спряталась в серых глазах. Белое платье! Наместница. Признавшись, он лишит своего сына титула, но спасет ему жизнь. О себе Корвин уже не думал. Он знал, что не сможет, даже ради Тэйрин, не пойдет на сделку с Чангом. Смелость это или страх оказаться трусом, или просто брезгливость, неважно. Министру придется продавать империю без его участия. А что до чести - обе его матери давно мертвы. Им все равно.

 - В отличие от вас, господин министр, я знаю, что Ивенна Аэллин никогда не была моей матерью. Согласитесь, это даже смешно - всезнающий министр государственного спокойствия не заметил, как прямо у него под носом наместница родила бастарда от собственного секретаря! - Он хотел добавить еще что-нибудь, ядовито-жгучее, про мнимое всеведенье и грех гордыни, но замолк на полуслове, увидев лицо Чанга.

 Министр стал белее того самого платья, щека безобразно дергалась, рука вцепилась в край стола. Он не отводил взгляд от портрета, и с некоторым опозданием Корвин понял, что женщина на нем - Энрисса Златовласая, а не Саломэ Светлая. Зоркий взгляд моряка разглядел маленькие цифры в углу картины: до его появления на свет еще три года. Быть может, поэтому она улыбается так безмятежно. Еще ничего не случилось. Оба они не могли оторваться от портрета: Корвин всматривался в лицо своей матери, в первый, и скорее всего, последний раз, а Чанг силился не упасть, пальцы все сильнее впивались в столешницу. Как же так?! Ну как же так?!

 Внезапно отворилась дверь, в кабинет вошел секретарь. Сквозь оцепенение пробилась тревога - секретарь принадлежал к числу немногих людей, кому было позволено входить без доклада, но Чанг ведь велел его не беспокоить, пока не освободится. Молодой чиновник окинул кабинет быстрым взглядом, подошел к министру, прошептал что-то так тихо, что Корвин, как ни силился, не разобрал ни слова. Министр побелел еще сильнее, хоть это и казалось невозможным, и с видимым усилием отцепив руку от стола, кивнул секретарю:

 - Благодарю. На сегодня вы свободны, - тот слегка замешкался, но все же поклонился коротко и вышел, бесшумно затворив дверь.

 Повисшая в воздухе рука упала, промахнувшись мимо спасительного стола. Через пять минут Саломэ будет здесь, с гвардейцами. Сын Энриссы стоял у стены, вызывающе вскинув голову. Достаточно подать условный знак, и изрешеченное пулями тело сползет на пол. Ручные бомбарды убивали куда быстрее, чем стрелы, даже арбалетные. Саломэ начнет задавать вопросы, но мертвецы неразговорчивы, в лицо она своего нового военачальника не знает. Заранее подготовленная история про неудавшееся покушение ее удовлетворит, а потом будет уже поздно разбираться, тело исчезнет вместе с бумагами. Он должен подать знак, Лерик подписывал этот проклятый приказ! Если его арестуют, все будет кончено. Но почему так неподъемно тяжела рука?

 Чанг перевел взгляд с загорелого лица молодого герцога на портрет. "Как я должен поступить, ваше величество? Ваш сын или ваша империя? Впрочем, зачем я спрашиваю... вы ведь уже один раз сделали этот выбор, не так ли?" То ли обман зрения, то ли игра утомленного разума, но ему показалось, что наместница медленно кивнула в ответ. Министр отошел к окну. Ветер стучал в стекло, на зеленой лужайке одиноко трепетал желтый лист клена, чудом избежавший болезни. Чистый, без единого черного пятна.

 Гвардейцы с шумом распахнули дверь, обе створки и встали по сторонам, пропуская королеву. Капитан, выпятив вперед блестящую кирасу, застыл за ее спиной. Перехватив его взгляд, переполненный горделивым довольством, министр брезгливо сморщился, но прежде, чем Чанг успел сказать хоть слово, Корвин рванулся вперед:

 - Ваше величество! Вы должны меня выслушать!