Стрела на излёте

 Некогда день государственного траура, как и было обещано, превратился в день всеобщего ликования. Король вернулся, и каждый год счастливые подданные праздновали это знаменательное событие с тем же размахом, как ранее скорбели. Впрочем, чем дальше от столицы, тем скромнее предавались как печали, так и радости. Но в Суреме не знали удержу: фасады домов украшали флагами, купола храмов заново золотили, из фонтанов било вино, на улицах танцевали, а придворные старались перещеголять друг друга в нарядах и дарах.

 Графы и герцоги ограничивались подарками и поздравительными грамотами, личных поздравлений от них никто не ждал, потому Эльвин чрезвычайно удивился, получив официальное приглашение на празднование третьей годовщины возвращения короля.

 Ехать куда-то в самый разгар зимы не хотелось, но и отказаться он не посмел. Должно быть, король решил совместить приятное с полезным, и удостоить графа Инваноса давно обещанной беседы с глазу на глаз, чтобы обсудить его научные изыскания. Или же хотел показать на примере поддержавшего преобразования графа единство королевской власти и высшего дворянства. Быть нравоучительным примером не хотелось, но отказываться - себе дороже, и Эльвин приказал собирать небольшой обоз. Теперь, когда вдовствующая графиня удалилась в обитель, он мог путешествовать налегке. Рейну, ожидавшую второго ребенка, он оставил дома, плюнув на этикет.

 Зима выдалась на удивление теплая, так что дороги, против обыкновения, не замерзли, лошади вязли в липкой грязи, перемешанной со свалявшимся снегом, постоялые дворы, провонявшие запахом прелой одежды и мокрой кожи, сливались перед глазами в одно плохо различимое, но грязное и гадкое целое, а от постоянно мокрых ног началась простуда и безбожно болела голова.

 Попав наконец во дворец, Эльвин мечтал только об одном - отоспаться в тепле и покое, но не успел даже переодеться, только стянул сапоги. Дверь распахнули без стука, вошли три гвардейца, под командованием лейтенанта:

 - Господин министр государственного спокойствия желает вас видеть, граф. Немедленно.

 Эльвин растерянно протер глаза, так и норовившие закрыться, и спросил, недоумевая:

 - Вы меня арестовываете? - Если арест - то почему министр, а не именем короля. Если приглашение на беседу, то какого... нет, это имя он старался последние годы не произносить даже в мыслях. Единственное, в чем Эльвин не сомневался - Чанг ничего не делает зря. Сердце предательски забилось - если министр узнал про Далару, то укрывательства король не простит даже графу Инваноса.

 Лейтенант проигнорировал вопрос, а гвардейцы шагнули Эльвину за спину:

 - Следуйте за нами, ваша светлость.

 Эльвин взял себя в руки - будь что будет, но он не станет играть по правилам всемогущего министра, по крайней мере, пока не узнает ставки. Он распрямил плечи, сразу же оказавшись выше лейтенанта и отчеканил:

 - Я никуда не пойду. А вы немедленно уберетесь отсюда, и передадите господину министру, что под конвоем доставляют на допрос, а не приглашают на беседу.

 Но Чанг предвидел и это. В ответ лейтенант показал приказ об аресте, на котором не хватало лишь подписи:

 - Вы не арестованы. Пока.

 Эльвин судорожно сглотнул - форма "задержать до выяснения обстоятельств". Это еще не обвинение, но стоит министру подписать бумагу, и в интересах государственного спокойствия он сможет выяснять обстоятельства хоть до следующей годовщины возвращения короля, хоть до коронации наследника. И никто, кроме Элиана лично, не сможет вмешаться. Нет обвинения, нет и суда. Конечно, будет скандал, граф не может просто так пропасть в глубинах "спокойного" ведомства, как за глаза называли это учреждение, но пока будут искать доказательства, министр сделает и с ним, и с теми, кто остался в Инваносе, все, что пожелает. Этот раунд остался за Чангом.

***

 Несмотря на поздний вечер, во дворце царило веселье: они шли по пустым коридорам, но со всех сторон доносилась музыка, женский смех, громкие голоса. За окнами с треском взлетали фейерверки, расцвечивая ночное небо. Среди всеобщего ликования кабинет министра казался островком строгого и, пожалуй, даже печального спокойствия. В камине догорал огонь, свечи успели оплавиться и немного чадили - с них давно не снимали нагар. На столе, среди стопок бумаг приютился маленький керамический чайник на резной подставке, под ним горела круглая свечка, и по комнате плыл аромат свежего карнэ.

 Эльвин бывал в этом кабинете раньше, но тогда еще был слеп, и не помнил ни огромного окна во всю стену, возле которого сейчас стоял министр, должно быть, любуясь фейерверком, ни портрета Энриссы Златовласой на стене напротив стола. Гвардейцы вышли из кабинета, лейтенант, тем временем, подошел к министру и что-то шепнул ему на ухо. Эльвин, сохранивший острый слух со времен слепоты, без труда расслышал: "Пришлось показать приказ". Чанг, не оборачиваясь, ответил:

 - Хорошо, Эйрон. Вы можете идти.