Катер пришвартовывается у пирса. Светит низкое, пока еще слабо греющее солнце. Облака отступили, залегли пепельной грядой у самого края неба. Резкие мрачные тона сменились мягкими, пастельными: голубая гладь залива, волнистые очертания зеленых сопок…
— Выспался, Егор Иваныч?
В ответ он молча зябко пожимает плечами.
В поселок Рыбачий мы приходим как раз в то время, когда директор рыбообрабатывающей базы проводит политинформацию.
На площадке, возле засольного сарая, стоит толпа рабочих и работниц — последних значительно больше.
Мой невыспавшийся спутник оживляется.
— Хорошее мероприятие, — негромко, удовлетворенно говорит он и что-то записывает в книжечку. — Интересно, часто у них проводится политинформация?
На мой взгляд, в этом «мероприятии» нет ничего особенно интересного. Мне кажется, что женщины в пестрых платочках и резиновых сапогах стоят и слушают скорее по обязанности.
В тишине, нарушаемой только криками чаек, слышится негромкий голос директора. Он скучновато говорит о событиях последних дней, а потом переходит к местным вопросам: говорит об отстающих и передовых, о случаях нарушения трудовой дисциплины…
Политинформация закончена. До начала работы остается несколько минут, и директора плотным кольцом окружают, по-видимому, те, кого он назвал в конце своего сообщения. Слышны взволнованные голоса.
Егор Иваныч довольно улыбается:
— Задел за живое!
Похоже, действительно задел…
Из поселка Рыбачий мы отправимся на буксирном катере базы в бухту Вилючинскую — к подножию Вилючинского вулкана. Там сельдеобрабатывающая база. По дороге зайдем в бухту Сарана и доставим туда кунгас для приемки колхозного улова.
Ах, что это было за плавание — на маленьком катерочке по океану!.. Шли, правда, недалеко от берега. Но все же стоило только выйти из Авачинской бухты, как океан показал свою грозную силу.
Таким я его еще не видел. В прошлые походы он был сумрачным, серым. А сейчас ярко светило солнце, и океан полыхал синим пламенем с изумрудно-зелеными вспышками, с алебастрово-белой пеной на гребнях волн. И в этих светящихся синих волнах была не сумрачная угроза, а дикое, могучее веселье, яростный разгул.
Возле мыса Опасного (не очень-то приятное название у этой серой отвесной скалы, окаймленной вихрями белой пены!) ударила сильная океанская волна.
— Здесь всегда штормит! — сказал молодой капитан. Он сам встал у штурвала, а я торчал возле, поглядывая то на него, то на мечущуюся из стороны в сторону стрелку кренометра.
Капитан был спокоен. Но я видел, с какой силой сжимал он рукоятки маленького штурвального колеса, даже суставы побелели на кулаках.
Было что-то захватывающее в ярости огненно-синих волн, заливавших нос маленького суденышка, бросавших его вверх и вниз, валивших с одного бока на другой.
Прошли мыс Опасный — сразу стало тише.
Матросы, радист — все молодые ребята — примостились на носу с ружьями в руках. Захлопали выстрелы. То баклан, то топорок — их много кружилось над водой— шлепались в волны. Катер делал полный разворот, и подстреленных птиц ловко выуживали круглой сеткой, приделанной к длинному багру.
Позднее, вечером, мы ели из этих птиц, которых я считал несъедобными, «уху», как говорили наши морячки. Наваристая, жестоко наперченная похлебка все же далеко не полностью опровергла мое представление о том, что эту дичь есть нельзя…
В начале плавания я слышал, как Егор Иваныч беседовал с радистом о «культобслуживании» команды катера. Присутствовавший при разговоре капитан с гордостью жаловался: «Ребята у нас знаете какие? Столько натаскали на катер книг — повернуться негде! Честное комсомольское!.. Все рундуки литературой забиты»… Потом Егор Иваныч улегся на койку капитана, накрылся пальто.
А кругом синий океан, белые пустынные скалы, то стеной обрывающиеся к воде, то разбросавшие у своих подножий камни, о которые в вихрях пены и радужных брызгах разбиваются волны.
Вот уже видна громада Вилючинского вулкана. Он весь в облаках. Словно меховая опушка, лежат они на его покатых плечах. Он возвышается надо всем, что окружает его: над более низкими сопками, заросшими кедрачом, над водопадом, тонкой белой струйкой свисающим со скалы, над тихой бухтой, над раскинувшимися на ее берегу длинными засольными сараями, над барачного типа домами рабочих общежитий.
С Егором Иванычем и работниками базы осматриваем недавно построенные засольные сараи. Там в больших квадратных чанах из толстой парусины мокнет в тузлуке сельдь. Смотрим, как работают укладчицы: с необыкновенной, кажущейся щегольской ловкостью и быстротой заполняют они ящики ровными рядами приятно попахивающей соленой рыбы.