Стрельба по бегущему оленю

— И вот, это самое, прилетаю я в этот самый Усть-Корень, разыскиваю, это самое, чудо-кузнеца этого, ну, который те ножики якобы кует, а его… (тут он делал всегда драматическую цезуру) бич, который с ним на одних нарах в балке ночевал, во сне заточкой в бедренную артерию ткнул! Нечаянно. Начифирялся с вечера, что-то такое ему приснилось, стал отмахиваться во сне, ну и это самое…

История с усть-кореньскими ножами была самая что ни на есть доподлинная. (В последние год-два ДэПроклов вообще рассказывал о себе одну только правду, справедливо рассудив, что собственное вранье запоминать — никаких мозгов не хватит, а действительных фактов придерживаться — и легче, и бесхлопотнее, и куда как больше уважения к своей персоне у слушателей вызывает…)

История — даже по тем времена — случилась затейливая.

В одной центральной газете напечатана была заметка их камчатского внештатного корреспондента о том, что будто бы на севере полуострова коряки-умельцы по стародавним каким-то рецептам из заповедной какой-то руды куют для оленеводов ножи, которые запросто перерубают заводскую легированную сталь.

Заметка была как заметка. Туфтой от нее разило на десять верст. Никто бы и не обратил внимания на эту дохлую утку, если бы…

Если бы не прочитал ту статеечку один генсек одной маленькой очень нам дружественной страны. Был знаменит тот генсек не только своей политической деятельностью и беззаветной преданностью нужным идеалам, но и тем, в частности, что был он владетелем чуть ли не богатейшей в мире коллекции холодного оружия. С этого все и закрутилось.

Как истинный чайник-коллекционер он на эту заметку не мог не спикировать. В преддверии своего очередного визита в Союз высказал через порученцев некое нахально-смущенное пожелание: «Хорошо бы в качестве подарка…»

По тогдашним законам партийного гостеприимства пожелание это тотчас было преобразовано в приказ: «Пару ножей товарищу генсеку добыть!»

Камчатские партийцы, натурально, взяли под козырек, однако через пару дней с веселым прискорбием сообщили, что нет в природе никаких таких уникальных кореньских ножей, наврал внештатник центральной газеты.

Приказ, между тем, не перестал оставаться приказом.

Инструктор, которому персонально было вменено добыть подарочные ножики, ударился в панику.

Единственный кое-какой выход, который оставался, — это спихнуть задание на кого-нибудь другого. Он и спихнул — на редактора одного журнал, который денно и нощно терся возле цековской кормушки и у которого он, инструктор, тоже время от времени подкармливался неимоверно халтурными комментариями.

Редактор воспринял партийное поручение с большущим лакейским воодушевлением: открывалась возможность поближе приобщиться высоким сферам, может быть, удастся даже и собственноручно вручить подарок товарищу генсеку… — короче, он вызвал к себе ДэПроклова, самого в то время проходимого и шустрого из репортеров, сидящих у него на договоре, велел выдать денег ему аж на два месяца командировки, и одно-единственное было дано ему творческое задание: «Хоть из-под земли, но хоть один этот дурацкий ножик добудь!»

ДэПроклов добыл.

Никакую заводскую сталь он, ясное дело, не перерубал, сделан был из обычной тракторной рессоры — в самодельной кузне лудил их по потребу оленеводов расконвоированный полукоряк-полурусский.

Вид, правда, был у того ножа впечатляющий: в засаленных кожаных ножнах, длинный, тяжелый, грубокованный, дикарский. Маленький генсек-коллекционер должен был остаться доволен. Судя по слухам, он и остался доволен — выразил сердечную пролетарскую признательность и инструктору, и главному редактору, и вообще всем, кто к тем ножам касательство имел.

Казалось бы, все. Эпопея с подарками генсеку успешно завершилась. Не тут-то было: началась вдруг какая-то никому не понятная белибердень — все, кто хоть какое-то отношение к тем «железякам хреновым» имел, все вдруг стали претерпевать некие, вначале не очень внятные, однако неприятно раздражительные притеснения судьбы: ну, отмены, там, загранпоездок, неприглашения на приемы, погребной холодок в беседе начальства… всерьез могло показаться, что какое-то проклятье лежало на изделиях усть-кореньского того кузнеца-умельца. Мало того, что самого кузнеца ненароком прикололи, мало того, что и самого ДэПроклова по возвращении в Петропавловск чуть не угробили, чудом спасся — через месяц грянули самые натуральные грома.

Инструктор, который тому генсеку в торжественной обстановке нож вручал, вдруг ни с того ни с сего с треском полетел. Ко всеобщему изумлению. Приземлился — преподавателем марксизма-ленинизма в институте землемерства и трудоустройства (а может, наоборот, трудомерства и землеустройства).

Главный редактор — опять же к всеобщему изумлению — вдруг ушедши оказался на пенсию, по состоянию здоровья. Изумление было тем более ошеломляющим, что испокон веков редакторы блатного того журнальчика покидали его, как Алексеевский равелин, исключительно только ногами вперед.