Стрельба по бегущему оленю

— Либо, Протасенко, мы идем сейчас на рандеву… которое попахивает западней. Вы можете поручиться, что появление в Питере вот этого юноши и аресты — две вещи, меж собой не связанные?

— Я не могу за это поручиться, — ровно отвечал Протасенко, по-прежнему возлежавший на кушетке.

— Взглянем, однако, на дело по-другому… — сказал Боярский и действительно, прежде чем поставить бинокль на окно, с детским любопытством заглянул в окуляры с другой стороны. — Нас осталось, считайте, двое… — Боярский заходил по комнате. — А вдруг за ним и вправду — офицерская организация? Вправе ли мы упускать такой шанс?

Протасенко посмотрел на него пораженно:

— Вы что же, назначили ему свидание, не веря?

Боярский на секунду остановился, затем, не ответив, снова зашагал. Походка его стала заметно энергичнее.

— Нас — двое. То, чем мы владеем, — пустяк в сравнении с тем, что было. Но это — очень большие деньги!

— Без двенадцати минут шесть, — сообщил с кушетки Протасенко и сел. — Я думаю, надо идти. Мы занимались «эксами» не ради своего кармана. Я пойду.

Боярский посмотрел на него строго и изучающе. Затем лицо его помягчело, стало чуть ли не растроганным. Сказал он, однако, слова, которые Протасенко не понял:

— Как я ненавижу декабрь! Будь это любой другой месяц, я ни секунды бы не раздумывал! — Затем грубо сменил интонацию: — Я провожаю вас до Чистых прудов. Если замечу слежку, обгоню: руки за спиной, в правой — газета, свернутая вот так, фунтиком. Идите! Помогай вам Бог, Протасенко!

«…Почему он сказал: „Помогай вам Бог?“ Нет-нет, я уверен, он не собирается выходить на игры! Миллионы, однако, именно он определял в Алексине, без меня, и в случае чего… Ах, к черту! Не хочу я так думать о нем! Мне тоже не нравится Федоров. Не нравится, что вслед за ним пошла цепочка полупровалов: Ванька с пятнышком, ограбление квартиры, убийство Марьи Петровны… К черту! К черту! Я все равно иду. Отец, ты видишь? — я иду! Мы все начнем сначала, отец, и своего добьемся. Ну а в случае… Что ж, всегда успею выстрелить первым».

«…Пять минут — до шести. Если за эти минуты никто не подойдет, значит, все было зря; и изнурительное это актерство, и бессонные головоломные ночи, и напряжение нервов.

Правильно ли я рассуждал, когда предложил осложнить Боярскому ситуацию, позволить, если удастся, кому-то из подручных князя сообщить ему об арестах и обысках? Я рассуждал, как шахматный игрок: создать на доске путаницу, в которой добиться победы легче, чем в спокойной позиции. Но я упустил в расчетах один, наипростейший вариант — тот, при котором партнер просто-напросто не является на игру…»

«…Уходить?.. Уходить!.. Одному или вместе? А вдруг есть шанс? И вдруг все мои подозрения — пустое, как говорит Протасенко? Все равно — уходить! Пора! Но каково мне будем помнить о Протасенко потом?.. Значит, уходить надо вместе? Ах, если бы не декабрь — этот дьяволом меченный для меня месяц! Но об этом уже — нечего! Об этом уже поздно: Протасенко подошел к Федорову…»

— Который час?

— Без двух минут семь, — буркнул Федоров.

— Семь? Ваши часы то ли опаздывают, то ли торопятся.

— Торопятся, торопятся, милостивый государь! Какого черта, скажите, я должен торчать болван болваном в самом центре Москвы? Или вы разглядывали меня из какой-нибудь подворотни весь этот час?

— Вы почти не ошиблись, — Протасенко отвечал холодно.

— Если вы хотели углядеть мое окружение, — съязвил Федоров, — пожалуйста, на той стороне стоит человек в башлыке, второй — чуть впереди нас — с дровами на тележке… За тем углом будет третий…

— А тот, что читал декреты на афишной тумбе? А тот, что в бекеше?

— Вы хотите, чтобы я указал вам на всех?

(Это была импровизация, рожденная вдохновением, не иначе. За секунду до этого Федоров и думать не думал раскрывать им систему страховки.)

— Зачем вам это понадобилось?

— А вы что же, вышли на эту встречу так-таки нагишом?

— Клянусь!

— Ну и глупо! А вдруг я — Чека? А вдруг вы — Чека? Меры предосторожности никому еще не вредили. Кстати, могу познакомить еще с одним.

Чуть впереди переходил улицу пожилой мужчина, почти старик, с ребенком на руках.

— Мы далеко направляемся?

— На Чистые пруды, если не возражаете.

— Я-то не возражаю, но ротмистру Жадану придется нелегко, поскольку в одеяльце у него не любимый внучек, а пулемет Гочкиса, а он, как вы помните, тяжел.

— Вы меня пугаете?

— Что вы, сударь! Просто мы взволнованы. Мы нынче как всегда на выданье. Шутка ли! Такая завидная партия, как наше почтенное сообщество! Ну а вдруг вы из гордости обидите чем-то наше девичье достоинство? Надо же будет кому-то защитить бедную девушку?

Уверенная веселость поручика приводила Протасенко в раздражение. Раздражение было унылым. Всего лишь полчаса назад за ним была сила — полусотня офицеров, готовых на все, и миллионы рублей, способные увеличить силу этой полусотни в сотни раз.