Стрелок

— Главный повар, — тихо сказал отец. — Представь себе! Взорванные в горах у станции снабжения рельсы. Мертвый склад в Хендриксоне. И, возможно, даже… да ты представь! Представь!

Он повнимательнее присмотрелся к сыну.

— Это терзает тебя.

— Как сокол, — сказал Роланд. — Терзает. — И засмеялся — скорее, из-за поразительной уместности образа, нежели от того, что уловил в ситуации какой-то просвет.

Отец улыбнулся.

— Да, — сказал Роланд. — Наверное, это… это терзает меня.

— С тобой был Катберт, — сказал отец. — К этому времени он уже наверняка все рассказал отцу.

— Да.

— Он кормил вас обоих, когда Корт…

— Да.

— А Катберт? Как думаешь, его это мучает?

— Не знаю. — Такой путь сравнений очень мало его интересовал. Мальчика не заботило то, как его чувства сравнивают с чувствами других.

— Ты терзаешься оттого, что чувствуешь себя убийцей?

Роланд нехотя пожал плечами, сразу же ощутив недовольство от такого зондирования своих побуждений.

— И все-таки ты рассказал. Почему?

Глаза мальчика расширились.

— Как же я мог промолчать? Измена…

Отец коротко махнул рукой.

— Коль скоро ты сделал это ради какой-нибудь дешевки вроде идеек из школьных книжек, ты поступил недостойно. Я предпочел бы увидеть отравленным весь Фарсон.

— Нет! — с силой вырвалось у мальчика. — Я хотел убить его… их обоих! Обманщики! Предатели! Они…

— Ну-ну, говори.

— Они обидели меня, — с вызовом закончил Роланд. — Что-то сделали со мной. Что-то изменили. Я хотел убить их за это.

Отец кивнул.

— Достойно. Не нравственно, но не тебе быть нравственным. По сути дела… — Он глянул на сына. — Морали всегда будут тебе не по зубам. Ты не такой смышленый, как Катберт или парнишка Уилера. Это сделает тебя грозным.

Мальчик, до этого пребывавший в нетерпении, и обрадовался, и встревожился.

— Его…

— Повесят.

Мальчик кивнул.

— Я хочу посмотреть на это.

Роланд-старший закинул голову и оглушительно захохотал.

— Не таким грозным, как я думал… а может, попросту глупцом. — Он вдруг закрыл рот. Вылетевшая вперед подобно стреле молнии рука больно ухватила мальчика повыше локтя. Парнишка скривился, но не дрогнул. Отец не сводил с него испытующего взгляда, и мальчик ответил на него, хотя это было труднее, чем надеть клобучок на сокола.

— Хорошо, — сказал отец и резко повернулся, чтобы уйти.

— Отец?

— Что?

— Ты знаешь, о ком они говорили? Знаешь, кто такой добрый человек?

Отец снова обернулся и задумчиво посмотрел на него.

— Да. Думаю, что знаю.

— Если бы ты поймал его, — проговорил Роланд в своей обычной манере — задумчиво, почти так, как если бы делал тяжелую работу, — кроме Повара, больше никого не пришлось бы… вздергивать…

Отец скупо улыбнулся.

— Какое-то время, возможно, нет. Но в итоге всегда приходится кого-нибудь «вздернуть», как ты оригинально выразился. Люди просто напрашиваются на это. Рано или поздно, если перебежчик не объявляется, люди его создают.

— Да, — отозвался Роланд, мгновенно схватывая мысль, которая уже не ускользала из его памяти никогда. — Но если ты поймаешь его…

— Нет, — решительно сказал отец.

— Почему?

Мгновение казалось, что отец вот-вот объяснит, почему, но он сдержался и промолчал.

— Я думаю, на данный момент мы уже достаточно наговорились. Оставь меня.

Роланду хотелось сказать, чтобы отец не забыл о своем обещании, когда Хэксу придет время шагнуть в люк, но мальчик чувствовал его настроения. Он подумал, что отцу хочется предаться плотским утехам, и быстро закрыл дверь. Он знал, что отец занимается этим… этим делом вместе с матерью, и был достаточно просвещен относительно того, в чем состояло действо, но картинка, неизменно возникавшая у Роланда в голове вместе с этими мыслями, заставляла мальчика испытывать чувство неловкости и в то же время — странной вины. Через несколько лет Сьюзан расскажет ему историю Эдипа, и он усвоит ее, погрузившись в спокойную задумчивость и размышляя о непонятном кровавом треугольнике, образованном его отцом, матерью и Мартеном… известным в некоторых краях как добрый человек. Или о прямоугольнике, буде желание прибавить и себя.

— Спокойной ночи, отец, — сказал Роланд.

— Спокойной ночи, сын, — рассеянно отозвался отец, принимаясь расстегивать рубашку. В его представлении мальчик уже ушел. Яблочко от яблоньки.

Виселичный Холм находился на Фарсонской дороге, что заключало в себе тонкую поэзию — Катберт бы оценил это, но Роланд нет. Зато он по достоинству оценил взбиравшийся в ослепительно голубое небо великолепно зловещий эшафот, черный угловатый силуэт, нависавший над проезжей дорогой.

Обоих мальчиков отпустили с Утренних Упражений — шевеля губами и время от времени кивая, Корт медленно, с трудом прочел записки от их отцов. Когда с обеими записками было покончено, он поглядел на сине-лиловое рассветное небо и снова кивнул.

— Обождите здесь, — сказал он и пошел к покосившейся каменной хижине, служившей ему домом. Он вернулся с ломтем грубого, пресного хлеба, разломил его пополам и вручил каждому по половинке.

— Когда все кончится, каждый из вас положит это ему под башмаки. Помните: сделать как велено, не то узнаете, где раки зимуют.