– Затем, что если нас засекут и мы не успеем смыться, то придется отстреливаться, а вот для этого данная американская хреновина будет хороша! Так-то она, конечно, дрянь винтовка, но если ее правильно применить, будет в самый раз.
– И для митральез есть свое дело?
– А как же, с близкой дистанции да фланговым огнем, чтобы ни одна сволочь головы поднять не могла…
Разговор этот они вели не первый раз, уже больше по привычке. Штабс-капитан Мешетич наотрез отказался устраивать какие-либо переделки вверенных ему картечниц, справедливо рассудив, что, как там в бою – еще неизвестно, а вот то, что его за порчу казенного имущества взгреют, это как пить дать!
Линдфорс поначалу воспринял отказ как личную трагедию и очень удивлялся философскому отношению к реализации своих идей подчиненного.
– Ты, наверное, очень переживаешь? – в очередной раз спросил он у Будищева.
– С чего бы?
– Ну не знаю, мне отказ от усовершенствования митральез кажется возмутительным!
– У нас в матушке-России всегда так, – пожал плечами Дмитрий, – пока жареный петух никуда не клюнет, дел не будет.
– Ты думаешь, клюнет?
– Как гласит закон Мерфи: если неприятность может случиться в принципе, стало быть, она случится обязательно!
– Господи, какой-какой закон?
Но Будищев вдруг застыл и, не обращая внимания на офицера, впился глазами в какую-то точку на горизонте. Затем черты лица его неуловимо изменились, и он коротко велел Линдфорсу:
– Вот что, вашбродь, в темпе вальса скачите к батарее и скажите, чтобы они становились в круг и снимали митральезы с передков. Походу, сейчас тут будет жарко!
Офицер на какое-то мгновение пришел в замешательство от подобной наглости и хотел было уже указать на место много о себе возомнившему нижнему чину. Но услужливая память тут же напомнила ему, что прогнозы Будищева имеют обыкновение сбываться, и потому он, решив повременить с расправой, попытался рассмотреть, что же так насторожило его подчиненного.
– Ты, полагаешь, это турки? – неуверенно спросил он, заметив в отдалении непонятно кем поднятые клубы пыли.
– Да пофиг, что я думаю, если и наши, то опять зацепят и дальше поедут, а вот если нет…
Тем временем впереди и впрямь показались какие-то всадники, и подпоручик, решив не искушать судьбу, пришпорил коня. Дмитрий же, воровато оглянувшись, сунул руку в седельную сумку и достал оттуда большой, как две соединенные подзорные трубы, бинокль. Его он тоже нашел среди трофеев. Продать сразу не получилось, подарить офицеру задушила жаба, а носить открыто не позволяла субординация. Беглого взгляда на повязанные вокруг шапок неведомых кавалеристов тюрбаны или чалмы оказалось достаточно – впереди были башибузуки, какого бы происхождения они ни оказались. К тому же, будь это казаки и горцы-мусульмане из кавказских дивизионов, они передвигались бы походной колонной, а не беспорядочной толпой.
Расстояние для стрельбы было великовато, и унтер, вяло матюгнув турок, которые до сих пор не дали ему возможности обзавестись оптическим прицелом, повернул своего каурого конька назад.
– Погнали, Кузя, – сказал он ему и, потрепав за шею, толкнул бока благородного животного стоптанными каб луками.
Кузя в ответ печально скосил глаз на человека, лишь недавно ставшего его хозяином, но брыкаться не стал и неторопливо поскакал в сторону своих.
Когда Будищев вернулся к батарее, там уже вовсю готовились к возможным неприятностям. Как бы Мешетич ни относился к свалившимся на его голову пехотинцам, вражеская кавалерия – это всегда серьезно. Поэтому снятые с передков картечницы ощетинились во все стороны своими многочисленными стволами, а вокруг них суетились номера расчетов. Коноводы отводили лошадей в сторону, а господа-офицеры встревоженно озирали окрестности.
– Не знаю, где воспитывался этот бастард, но манежа там определенно не было, – язвительно заметил фон Розен, от внимательно взгляда которого не укрылась неуклюжая посадка унтера.
– Нельзя быть совершенством во всем, – пожал плечами Линдфорс, перезаряжая винчестер. – Стреляет он как Аполлон, а прочее сейчас не слишком важно.
Вражеская конница рассыпалась в лаву и во весь опор неслась на батарею, ведя огонь на скаку. Ржание лошадей, улюлюканье всадников и беспрестанная пальба сливались в один грозный гул.
– Батарея, слушай мою команду, – начал Мешетич, стараясь перекричать шум и немного картинно вытянув палаш из ножен. – Орудиями, первое, второе, огонь!
Повинуясь его команде, канониры взялись за рукояти и принялись их крутить. Блоки стволов пришли во вращение, и в сторону противника полетел град свинцовых пуль. Было видно, как несколько башибузуков вылетели из седел, две лошади, очевидно убитые наповал, перекувыркнулись через головы и бились в агонии, мешая следующим за ними. Все же потери атакующих были не слишком велики, но как ни странно им хватило. Не переставая визжать и стрелять наудачу, они вихрем промчались мимо позиций русских, чтобы скрыться в ближайшей лощине.
– Не любишь, курва, – пробурчал фейерверкер Приходько и добавил еще пару заковыристых фраз.