– Нет, немедленно. Просто разговор касается вас обоих.
– Слушаю вас, – удивленно отозвался Петр Викторович.
– Для начала, господа, позвольте представить вам эту молодую особу, – с этими словами Паулина Антоновна вывела к заводчикам совсем юную, но при этом очень красивую девушку. – Ее зовут Степанида Филиппова, прошу любить и жаловать!
– Ой, барыня, скажете тоже, – покраснела как маков цвет Стеша.
– Погодите-ка, – припомнил фабрикант. – Да ведь это дочка нашего машиниста Степаныча, не так ли?
– Именно так, дорогой кузен, – ответила ему Барановская и обернулась к своей гостье: – Не смущайся, милая, и расскажи этим господам все, что только что поведала мне.
– Вы уж простите меня – дурочку необразованную, – если что не так, – начала свой рассказ дочь машиниста. – Только я просить пришла за Дмитрия. Не прогоняйте его, а?
– Какого Дмитрия? – переглянулись ничего еще не понимающие кузены.
– Ну, квартиранта нашего – Будищева!
– Ах, вот ты про кого. Не беспокойся, как тебя – Стеша? Так вот, никто не собирается увольнять твоего Будищева. Он, конечно, совершил ужасный поступок, и его совершенно поделом забрали в участок, но, я полагаю, скоро все образуется, и он вернется к работе.
– Да он же не со зла! – горячо воскликнула девушка, но Петр Викторович ее перебил:
– Конечно-конечно, так вот взял и совершенно не со зла – избил пожилого человека!
– Так ведь он за Семку заступился!
– За какого Семку?
– Известно за какого – Трифонова! Ну, ученика на вашем заводе.
– Это какого Трифонова, того, что в больницу угодил? Погоди, а при чем тут он?
– Так это же Никодимыч его избил!
– Какой Никодимыч… мастер Перфильев?!
– Ну да! Вот Дмитрий-то и взбеленился!
– Девочка, а ты ничего не путаешь?
– И ничего я не путаю! – сердито отвечала Стеша. – Всем известно, что Никодимыч почем зря к Семке придирается и за всякий проступок норовит затрещину дать! Вот и получилось так.
– Подожди, одно дело – затрещину, это дело житейское, а другое…
– Уж не хотите ли вы сказать, кузен, – вмешалась Паулина Антоновна, – что одобряете подобные методы?
– Увы, дорогая моя, в управлении предприятием иногда приходится прибегать к мерам, далеким от гуманизма!
– Я ушам своим не верю!
– Не делай поспешных выводов, дорогая, – прервал негодование жены Владимир Степанович. – Это все, конечно, ужасно, но такова жизнь!
– Но неужели нельзя как-то иначе? – не сдавалась женщина.
– Отчего же нельзя – можно-с! – отвечал ее уже изрядно взведенный Петр. – Мастер имеет право оштрафовать нерадивого работника, в том числе и ученика. Но как вы думаете, многоуважаемая Паулина Антоновна, а что будет, когда этот Семка придет домой без своего обычного заработка?
– И что же?
– Известно что, – выпалила Стеша. – Отец его выдерет как сидорову козу!
– Вот видите! – продолжил фабрикант, обрадованный такой поддержкой. – И это будет куда неприятней затрещины от мастера.
– Ага, он у него на расправу лютый! – подтвердила девушка.
– Но не избивать же ребенка до полусмерти!
– Нет, конечно, но имело ли место подобное событие?
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что если бы Перфильев так избил это самого Семку, будьте покойны, мне бы немедля стало известно об этом, и я принял бы надлежащие меры!
– Уж не думаете ли вы, что мальчик сам себе нанес эти побои?
– Разумеется, нет! Однако же эта травма вполне могла быть следствием неосторожности. А Будищев мог, не разобравшись, бог знает что себе вообразить и начать вершить «правосудие».
– Кстати, это на него похоже, – поддакнул Владимир Степанович.
– И ничего он не вообразил, – снова вмешалась Стеша. – Я у Семки в больнице была, и он мне все рассказал!
– Вот видите! – обрадовалась Паулина Антоновна. – Что я вам говорила?
– Это меняет дело, – задумался Барановский-старший. – Хотя действия его в любом случае недопустимы! Он мог довести нам об этом инциденте, и мы бы приняли надлежащие меры.
– Я же говорил, что надо помочь нашему гальванеру, – сокрушенно вздохнул его кузен.
– Да ничего страшного, – пожал плечами Петр. – Сегодня же отправлю поверенного проверить эти обстоятельства – и, если все подтвердится, уже завтра он будет на свободе…
– Да он уже на свободе! – воскликнула дочь Степаныча. – Просто батюшка осерчал и из дома его выгнал. А кабы вы не стали Дмитрия увольнять, так он бы, глядишь, и смягчился.
– Как «на свободе», когда?!
– Так вчера еще. Только мужики наши возвращаться с работы начали, так и он появился.
– Ты что-нибудь понимаешь? – удивленно спросил у кузена Владимир.
– Нет, а ты?
Тут в комнату, где проходили столь оживленные переговоры, вплыла пышная фигура горничной.
– Так на стол подавать или нет? – певучим голосом поинтересовалась она. – Остынет же!
– Да, конечно же, подавай, Глафира, – обрадовался возможности закончить неприятный разговор под благовидным предлогом Владимир Степанович. – Господа, прошу к столу.
Его кузен, очевидно, испытывавший те же чувства, поспешно согласился и проследовал в столовую. За ним двинулся хозяин квартиры, и только Паулина Антоновна немного задержалась.