Стрелок

– Разве? Впрочем, вы правы, я действительно оказываю им несколько больше внимания, нежели другим пациентам. Но этому есть очень простое и даже несколько банальное объяснение. Дело в том, что старшим врачом в сто тридцать восьмом полку служит мой младший брат – Мирон. Когда он был гимназистом, ваш покорный слуга проверял у него уроки. Когда он стал студентом, спрашивал и весьма строго, прошу заметить, каково он усвоил лекции. Ну, а когда он уже стал врачом, это превратилось в привычку. Умом понимаю, что эта опека совершенно чрезмерна, но ничего не могу с собой поделать.

– И какую оценку вы поставили вашему брату на этот раз?

– О, мадемуазель Гедвига, Мирон Гиршовский давно уже не нуждается в моих оценках!

– Зовите меня просто Гесей, – попросила девушка, – а то когда вы называете меня мадемуазель, мне всегда кажется, что зовете кого-то другого.

– А вот это, голубушка, совершенно исключено. Нет, я понимаю, конечно, что вас именно так и зовут, но ведь эдак и остальные могут догадаться о том, что им совсем не нужно знать.

– Спасибо вам, Аристарх Яковлевич.

– Не за что, моя дорогая.

На другой день в палату к Лиховцеву пробрался Федька Шматов. Он уже почти поправился и готовился к выписке, а пока что как выздоравливающий помогал в различных хозработах по госпиталю.

– Здравствуйте, барчук, – поприветствовал он сослуживца.

– Федя, ты ли это? – удивился вольнопер.

– Ага, я, – осклабился солдат.

– И крест на груди, – заметил награду Алексей.

– Ну да, я таперича егорьевский кавалер, да не просто так, а сам наследник-цесаревич его императорское высочество лично крест вручили!

– Поздравляю.

– Ага, благодарствую на добром слове. А как там у нас в полку, я слыхал, потери большие были?

– Кажется – да, я, как видишь, сам был ранен и всех подробностей не знаю, но многих недосчитались.

– Эх, беда-то какая…

– Ты, верно, хочешь узнать про Будищева?

– Точно так, барчук, хочу. Скажите, сделайте милость, как там наш Граф?

– Боюсь, мало чем смогу быть тебе полезным. Помню лишь, что когда меня ранили, он был с нами. Гаршин и Штерн меня вытаскивали, а он остался прикрывать наш отход. Больше я ничего не помню…

– Ничего, наш Граф и не из таких передряг невредимым выходил! – убежденно заявил Шматов. – Господь Бог не без милости, все ладно будет.

– Ты глянь на Федьку, – раздался с одной из соседних коек насмешливый голос солдата с перевязанной рукой, – еще вчера щи лаптем хлебал, а как ему крест подвесили, сразу стал с вольноперами да графьями знаться!

– Так его, видать, теперь самого в графы произведут, – зло отозвался безногий сосед с другой стороны, лишь недавно начавший вставать, потихоньку опираясь на костыли. – Если произведут, возьмешь меня в дворники?

– Да какой из тебя дворник с одной ногой! – засмеялся первый.

– Это точно, – пригорюнился одноногий, – теперь только на паперть!

– Федя, – страдальчески морщась, попросил Шматова Лиховцев. – Мне, право, совестно просить, но ужасно чешется левая нога. Просто мочи нет, как чешется. Ты не мог бы мне помочь.

– Да что вы, барчук, – в испуге отпрянул тот.

– Ну, пожалуйста, что тебе стоит!

– Ага, сейчас он на свалку побежит да у кобелей, которые за нее дерутся, отнимет, – злорадно заявил вольноперу сосед, – а потом почешет!

– Федя, что он говорит?

– Так это, барчук, – растерянно промямлил Шматов, – нету у вас ноги! Я думал, вы знаете…

Во всякой армии, даже самой боевой, непременно бывает часть, которая принимает в сражениях весьма мало участия и лишь только обременяет своим присутствием действующие войска. В Рущукском отряде в числе таковых числилась скорострельная батарея штабс-капитана Мешетича. В самом деле, имея на вооружении новейшие скорострельные орудия Гатлинга – Горлова, она почти не принимала участия в боевых действиях. Генералы, выслужившие свои чины, сражаясь с англо-французами в Крымскую кампанию, а также отражая бесчисленные вылазки горцев на Кавказе, откровенно не понимали, что делать с этими новомодными штуками, и потому всячески от них открещивались. В любом сражении батарея Мешетича назначалась в резерв, с полным намерением ни при каких обстоятельствах ее оттуда не извлекать. За все время боевых действий батарея израсходовала едва ли сотню патронов для митральезы, что, принимая во внимание ее скорострельность почти в шестьсот выстрелов в минуту, дает представление о том, что в настоящем деле она так и не побывала.

Хуже всего было то, что и сам Мешетич толком не знал, как можно использовать состоящие под его началом картечницы. При том что штабс-капитан с отличием окончил Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию генштаба. Нет, если бы его батарее случилось стоять в укрепленном лагере и отбивать массированные атаки турок, то они, несомненно, могли бы принести большую пользу, но в полевом сражении… Впрочем, место службы не выбирают, и бравый артиллерист продолжал надеяться, что случится нечто экстраординарное и ему представится-таки случай отличиться на этой войне.