Увлекаемая четверкой лошадей, запряженных по-тавричански [3], пролетка вихрем вылетела на невысокий пригорок и не успела она еще толком остановиться, как с нее хлестко ударила короткая очередь. Горсть тяжелых свинцовых пуль, угодив в мишени, буквально распотрошила их, а тачанка уже мчалась дальше к новой цели. Лихой возница по пути несколько раз разворачивал свой экипаж, демонстрируя маневренность, да так что Будищев едва не вылетел на одном из особенно крутых пируэтов. Ускорял и замедлял бег запряжки, показывая слаженность работы коней, потом резко останавливался, и в очередную мишень летела новая порция пуль. Последние были изготовлены из тростника в виде ростовых фигур и одеты в драные халаты и шапки, отчего выглядели очень реалистично.
Сначала зрители смотрели на «циркачество» новоиспеченного прапорщика с легким пренебрежением, но затем оживились и всякий раз, когда Дмитрию удавалось попасть в очередное чучело, разражались приветственными криками. Наконец, все цели были поражены, и четверка взмыленных лошадей остановилась перед генералом и его свитой.
- Ваше превосходительство, - доложил изобретатель, отдавая честь, - все мишени уничтожены!
- Да уж вижу, - усмехнулся Скобелев. – Ничего не скажешь, лихо!
- Вам бы у Чинизели [1] выступать, - презрительно выдал кто-то из штабных, но под строгим взглядом генерала стушевался и замолк.
Будищев же этот возглас и вовсе проигнорировал, продолжая преданно есть глазами начальство.
- А что скажете вы, мадемуазель, – обернулся в сторону сестер милосердия командующий, - вам понравилось?
Не смотря на то, что вопрос явно был адресован баронессе Штиглиц, отвечать бросилась Сутолмина.
- Очень, ваше превосходительство! – прощебетала она тонким и беззащитным голоском, что способно поразить даже самое черствое мужское сердце. – Эти ужасные текинцы так и валились с ног от стрельбы мосье Будищева. А они что, уже не живые?
Ответом на этот наивный вопрос был всеобщий хохот присутствующих офицеров. Причем, если находившиеся рядом с барышнями старались хоть как-то сдерживаться, то остальные едва не перепугали лошадей своим ржанием. Сам Скобелев, впрочем, сумел удержаться от смеха, едва заметно ухмыльнувшись в свои роскошные бакенбарды. Дмитрий тоже хранил молчание.
- Хорошо, мне нравится ваше усовершенствование, - решил генерал, и натянул было поводья, но потом остановился и наклонившись в сторону Будищева негромко поинтересовался: - А где вы раздобыли пролетки?
- Нашел, ваше превосходительство! – доложил в ответ прапорщик, сделав самые честные глаза, какие только смог.
- Надеюсь, интенданты не придут ко мне с жалобой? – хмыкнул в ответ командующий, правильно истолковав взгляд своего подчиненного.
- Не должны, - пожал плечами «рационализатор», но пришпоривший коня генерал уже его не слышал.
Следом за Скобелевым устремилась и вся его свита, оставив пулеметный расчет, или вернее экипаж тачанки, одних. Точнее, почти одних, поскольку мадемуазель Штиглиц неожиданно пожелала задержаться.
- У меня не было случая поздравить вас с производством, - немного отстраненно сказала она, успокаивая свою лошадку, явно желающую ускакать вместе со всей кавалькадой.
- Благодарю, - изобразил нечто вроде поклона Дмитрий.
- Вы совсем перестали нас навещать, - продолжила Люсия, все тем же тоном. – А в последний раз ушли так быстро, что не нашли время даже поздороваться.
- Виноват, - развел руками прапорщик и, желая перевести разговор на менее щекотливую тему, сказал: - у вас прекрасная лошадь!
- Вам нравится?
- Очень!
- Это подарок мервского сердара – дедушки нашего Карима. Он пожелал вознаградить нас за заботу о его внуке. Седла по нашей просьбе изготовили здешние мастера, а амазонки [2] мы с Катей сшили сами.
- Шикарно смотритесь! – искренне похвалил Будищев.
- Благодарю, - благосклонно кивнула баронесса. – Миледи, так я ее назвала, и впрямь очень славная! Я прежде не очень любила верховую езду, но теперь от нее в полном восторге.
- А я держусь в седле как собака на заборе, - неожиданно даже для самого себя признался Дмитрий. – Не то что казаки, но даже мои матросы иногда смеются.
- Очень жаль, - вздохнула барышня. Лицо ее было почти скрыто вуалью, но Будищев почему-то был уверен, что она в досаде поджала губы. – Но быть может, вы все же найдете время, чтобы навестить нас в госпитале?
- Постараюсь, - ляпнул в ответ моряк.
- Всего доброго, - еще более сухим и отстраненным тоном попрощалась мадемуазель Штиглиц и вихрем помчалась догонять генеральскую свиту.
Все время пока они говорили, Егорыч – коренастый старослужащий солдат из артиллерийских ездовых, исправно делал вид, что его рядом нет. Но когда баронесса ускакала, громко хмыкнул, сокрушенно покачав головой при этом.
- Ты чего? – удивился Дмитрий.
- Да как тебе сказать, господин прапорщик, ты хоша и выбился в благородия, а все такой же дурень!
- Чего?!
- Я говорю, лошадки наши подустали, надо бы отдохнуть!
- Я так и понял.
- Что же тут не понятного! Конечно, понятно, что ента вот кобылка, что ускакала, так и хочет, чтобы ее объездили…