Стрелок

Они шли вперёд и постоянно наталкивались на симметричные кострища, оставленные человеком в чёрном через равные промежутки, и стрелку каждый раз казалось, что теперь эти кострища свежее. А на третью ночь он увидел вдали слабое мерцание пламени — где-то у первых уступов предгорий. Он столько ждал этого мига, но никакой радости почему-то не было. Ему вдруг вспомнилось одно из присловий Корта: «Остерегайся того, кто прикидывается хромым».

На четвёртый день, примерно в два часа пополудни, Джейк споткнулся и чуть не упал.

— Ну-ка давай-ка присядем, — сказал стрелок.

— Нет, со мной всё в порядке.

— Садись, я сказал.

Мальчик послушно сел. Стрелок примостился на корточках рядом — так, чтобы его тень падала на парнишку.

— Пей.

— Я не хотел пить, пока.

— Пей.

Мальчик сделал три глотка. Стрелок смочил уголок попоны, которая теперь стала намного легче, и обтёр влажной тканью Джейковы запястья и лоб, горячие и сухие, как при очень высокой температуре.

— Теперь каждый день в это время мы будем делать привал. На пятнадцать минут. Хочешь вздремнуть?

— Нет.

Мальчик пристыженно посмотрел на стрелка. Тот ответил ему мягким, ласковым взглядом. Как бы невзначай стрелок вытащил из патронташа один патрон и начал вертеть его между пальцами. Мальчик смотрел на патрон, как зачарованный.

— Здорово, — сказал он.

Стрелок кивнул.

— А то. — Он помолчал. — Когда мне было столько же лет, как тебе, я жил в городе, окружённом стеной. Я тебе не рассказывал?

Мальчик сонно покачал головой.

— Ну так вот. Там был один человек. Очень плохой человек…

— Тот священник?

— Ну, если честно, мне иногда тоже так кажется, — отозвался стрелок. — Если бы их было двое, они могли бы быть братьями. Или вообще близнецами. Но я ни разу не видел их вместе. Ни разу. Так вот, этот плохой человек… этот Мартен… он был чародеем… как Мерлин. Там, откуда ты, знают про Мерлина?

— Мерлин, король Артур и рыцари Круглого стола, — сонно пробормотал Джейк.

Стрелок почувствовал, как по телу прошла неприятная дрожь.

— Да, — сказал он, — твоя правда, за правду — спасибо. Артур Эльд. Я был совсем маленьким…

Но мальчик уже уснул — сидя, аккуратно сложив руки на коленях.

— Джейк?

— Да!

Казалось бы, самое обыкновенное слово, но когда мальчик его произнёс, стрелку вдруг стало страшно. Но он никак этого не показал.

— Когда я щёлкну пальцами, ты проснёшься. И будешь бодрым и отдохнувшим. Ты понял?

— Да.

— Тогда ложись.

Стрелок достал кисет и свернул себе папироску. Его не покидало гнетущее ощущение, что чего-то не хватает. Он попытался понять, чего именно, и после усердных раздумий наконец сообразил: исчезли это сводящее с ума ощущение спешки и страх, что в любое мгновение он может сбиться со следа, что тот, кого он так долго преследовал, скроется навсегда, и останется только бледнеющий след, ведущий в никуда. Теперь это чувство пропало, и постепенно стрелок преисполнился непоколебимой уверенности, что человек в чёрном хочет, чтобы его догнали. Остерегайся того, кто прикидывается хромым.

И что будет дальше?

Вопрос был слишком расплывчатым для того, чтобы вызвать у стрелка интерес. Вот Катберта он бы точно заинтересовал, причём живо заинтересовал (и он бы наверняка выдал по этому поводу неплохую шутку), но Катберта больше нет, как нет и Рога Судьбы, и теперь стрелку только и остаётся, что идти вперёд. А ничего другого он просто не знает.

Он курил, и смотрел на парнишку, и вспоминал Катберта, который всегда смеялся — так и умер, смеясь, — и Корта, который вообще никогда не смеялся, и Мартена, который изредка улыбался — тонкой и тихой улыбкой, излучавшей какой-то тревожный свет… точно глаз, открытый даже во сне, глаз, в котором плещется кровь. И ещё он вспоминал про сокола. Сокола звали Давид, в честь того юноши с пращой из старинной легенды. Давид — и стрелок в этом ни капельки не сомневался — не знал ничего, кроме потребности убивать, рвать и терзать, и ещё — наводить ужас. Как и сам стрелок. Давид был вовсе не дилетантом: он был в числе центровых, ведущих игроков.

Разве что в самом конце уже — нет.

Внутри всё болезненно сжалось, отдаваясь пронзительной болью в сердце, но на лице у стрелка не дрогнул ни единый мускул. И пока он смотрел, как дымок от его самокрутки растворяется в жарком воздухе пустыни, его мысли вернулись в прошлое.

VIII

Белое, безупречно белое небо, в воздухе — запах дождя. Сильный, сладостный аромат живой изгороди и распустившейся зелени. Конец весны. Время Новой Земли, как его ещё называли.

Давид сидел на руке у Катберта — маленькое орудие уничтожения с яркими золотистыми глазами, устремлёнными в пустоту. Сыромятная привязь, прикреплённая к путам на ногах у сокола, обвивала небрежной петлёй руку Берта.

Корт стоял в стороне от обоих мальчишек — молчаливая фигура в залатанных кожаных штанах и зелёной хлопчатобумажной рубахе, подпоясанной старым широким солдатским ремнём. Зелёное полотно рубахи сливалось по цвету с листвой живой изгороди и дёрном зелёной площадки на заднем дворе, где дамы ещё пока не приступили к своей игре.

— Приготовься, — шепнул Роланд Катберту.