Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли

Она же внимательно его выслушала, не проронив ни слова и глядя ему прямо в глаза. Иной раз Эдди казалось, что она старше его лет на пять, иной раз – на все пятнадцать. И только в одном он был уверен на сто процентов: он потихоньку в нее влюблялся.

Когда он закончил, она еще какое-то время сидела молча, теперь глядя мимо него, на морские волны, из которых на закате выйдут хищные омары со своими непонятными вопросами. Их он описал ей в красках. Пусть она лучше сейчас испугается – чуть-чуть, – чем придет в ужас потом, когда они окажутся в поле зрения. Про себя он предположил, что, когда дело дойдет до того, чтобы их съесть, она поначалу не станет к ним прикасаться, после того, как услышала, что они сделали с пальцами Роланда, а потом еще и увидит их своими глазами. Но потом голод все-таки возобладает над этими дид-а-чик и дуд-а-чум.

Взгляд ее был устремлен вдаль – в пространство.

– Одетта? – тихонько позвал он спустя, наверное, пять минут. Она сказала ему, как ее зовут. Одетта Холмс. Ему показалось, что это великолепное имя.

Она посмотрела на него, очнувшись от задумчивости. Слегка улыбнулась. Сказала одно только слово:

– Нет.

Он лишь поглядел на нее, не в силах найти подходящие слова. До теперешнего момента он даже представить себе не мог, каким может быть безграничным это бесхитростное отрицание.

– Я не понимаю, – признался он наконец. – Что вы сейчас отрицаете?

– Вот это все. – Одетта описала рукой широкий круг (Эдди заметил, какие у нее сильные руки – нежные, но очень сильные), включающий море, и небо, и пляж, и неровную гряду гор, на склонах которой стрелок, вероятно, искал сейчас воду (или, быть может, его пожирало какое-то новое и занимательное чудовище, впрочем, сейчас Эдди было не до того), короче говоря, включающий весь этот мир.

– Я знаю, что вы сейчас должны чувствовать. Поначалу мне тоже все это казалось каким-то ненастоящим.

Но так ли это? Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что тогда он просто смирился, принял все беспрекословно, может быть, потому, что ему было худо, ему безумно хотелось ширнуться, его буквально ломало.

– Вы потом свыкнетесь.

– Нет, – повторила она. – Я уверена, что случилось одно из двух, и даже не важно – что. Я по-прежнему в Оксфорде, штат Миссисипи. А это все – нереально.

Она продолжала говорить. Если бы голос ее был чуть громче (или, возможно, если бы он не влюблялся в нее), ее речь вполне бы сошла за пространную лекцию. Но для Эдди все это звучало гораздо лиричнее, чем просто лекция.

За одним исключением, твердил он себе. На самом деле все это чепуха, и тебе еще предстоит убедить ее в этом. Для ее же блага.

– У меня, наверное, была какая-то травма. Головы, – закончила она. – Они там в Оксфорде мастера орудовать топорищами и дубинками.

В Оксфорде.

Что-то в глубинах памяти Эдди откликнулось на это название. То, как она произнесла это слово, почему-то напомнило ему Генри… Генри и мокрые пеленки. Почему? Что? Теперь это уже не имело значения.

– Вы хотите сказать, что думаете, будто все это – сон, а вы пребываете в бессознательном состоянии?

– Или в коме, – сказала она. – И не надо смотреть на меня так, словно вы считаете, что я говорю ерунду. Потому что это не ерунда. Взгляните сюда.

Она аккуратно приподняла волосы над левым ухом, и Эдди увидел, что она носит прическу с косым пробором вовсе не потому, что следует моде. Пониже края волос красовался уродливый шрам от старой раны, а кожа на нем была не коричневая, а серовато-белая.

– Похоже, что в жизни вам здорово не повезло, – сказал Эдди. Она раздраженно пожала плечами.

– Иногда не везло, иногда наоборот. Возможно, одно другим уравновешивалось. Я показала вам этот шрам лишь потому, что я тогда была в коме целых три недели. Мне было пять лет. И я видела сны. Много снов. Я не помню, что мне тогда снилось, но мама потом рассказывала, что они с папой знали: пока я разговариваю во сне, я не умру, а я, похоже, разговаривала все время, хотя мама мне говорила, что они разбирали из дюжины одно слово. Но я помню, что эти сны были очень достоверными. Словно все снившееся мне происходило наяву.

Она помедлила, оглядевшись по сторонам.

– Такие же реальные, как все это. Как вы, Эдди.

Когда она назвала его по имени, Эдди почувствовал, как по рукам у него побежали мурашки. Вот именно, мурашки, а не хухры-мухры.

– И он… – Она вздрогнула. – Он, по-моему, реальнее всего.

– Мы настоящие. Я хочу сказать, мы реальные, что бы вы там ни думали.

Она улыбнулась ему по-доброму, хотя, очевидно, не поверила ни единому слову.

– А как это случилось? – спросил Эдди. – Откуда у вас этот шрам?

– Какое это имеет значение? Я просто хочу подчеркнуть, что случившееся однажды может вполне повториться.

– И все-таки мне любопытно.

– Меня ударили кирпичом. Это случилось, когда мы в первый раз съездили на Север – в город Элизабет в штате Нью-Джерси. Ехали мы на поезде, в вагоне для Джима Кроу.

– Для кого?