Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли

Позже она уснула, и вот сейчас, проснувшись, обнаружила, что веревки, которыми ее привязали к коляске, куда-то делись. Да она и не сидела в кресле: она лежала на берегу, на одном одеяле, укрытая другим, гораздо выше верхней линии прилива, где бродили омарообразные чудища, задавая свои печальные вопросы и хватая неосторожных чаек.

Она посмотрела налево и не увидела ничего.

Посмотрела направо и увидела двух спящих мужчин, укутанных в одеяла. Тот, что моложе, был ближе, а Воистину Гнусный Мужик снял свои ружейные ремни и положил их рядом с собой.

На ремнях – кобуры, в кобурах – револьверы.

Ты, урод, совершил очень большую ошибку, сказала себе Детта и перекатилась на правый бок. Вой ветра, плеск волн, вопрошающее щелканье чудищ заглушали поскрипывание песка под ее телом. Она медленно ползла вперед (ползла, как эти омарообразные гады), и глаза у нее горели.

Она дотянулась до ремней и вытащила один револьвер.

Он оказался очень тяжелым, гладкая его рукоять в ее руке казалась каким-то от нее независимым смертоносным существом. Но вес револьвера ее не пугал. У нее сильные руки. У Детты Уокер.

Она проползла чуть подальше.

Младший из мужчин храпел, как бревно, но Воистину Гнусный Мужик зашевелился во сне, и она замерла на месте, лицо ее искривилось в гримасе, которая исчезла только тогда, когда тот успокоился снова.

Сукин сын, падла. Давай, Детта. Давай.

Она нащупала затвор патронника, попыталась протолкнуть его вперед, но не смогла. Попробовала потянуть на себя. Патронник открылся.

Заряжен! Заряжен, твою-Богу-душу-мать! Сначала я сделаю этого юнца-хренососа, а потом и Воистину Гнусный Мужик проснется, я ему улыбнусь сладко-сладко – улыбнись, золотце, а то я тебя не вижу – и всажу пулю прямо в морду.

Она захлопнула патронник, взвела было курок… но решила чуть-чуть еще выждать.

Когда налетел очередной порыв ветра, она довела взвод до конца.

Детта целилась Эдди в висок.

3

Стрелок наблюдал за всем этим, полуоткрыв один глаз. У него опять начинался жар, но не такой еще сильный, чтобы он с чистым сердцем посчитал происходящее за лихорадочный бред. Так что он выжидал, его полуоткрытый глаз был как палец на спусковом крючке его тела, которое было его револьвером всегда, когда под рукой не было револьвера.

Она нажала на спуск.

Щелк.

Конечно же – щелк.

Когда они с Эдди, болтая друг с другом, вернулись с полными бурдюками, Одетта Холмс уже крепко спала в своей инвалидной коляске, склонившись набок. Они постарались устроить ей на песке ложе получше и осторожно перенесли ее с коляски на расстеленные одеяла. Эдди был на сто процентов уверен, что она не проснется, но Роланд-то знал, чего можно ждать.

Он добыл омара, Эдди развел костер. Они поужинали, отложив порцию для Одетты на утро.

Потом они поговорили, и Эдди сказал одну вещь, которая поразила Роланда, как удар молнии, слишком яркий, слишком короткий, чтобы понять все до конца, и все-таки Роланд многоe понял – так иной раз видишь детали пейзажа в свете единственной вспышки молнии.

Он мог бы сказать Эдди сразу, но он не сказал. Он понял, что для Эдди он должен быть Кортом, а когда кто-то из учеников Корта корчился от боли и истекал кровью после неожиданного удара, у Корта на все был один ответ: «Ребенок не понимает, что такое молоток, пока, забивая гвоздь, не ударит им себе по пальцу. Вставай и прекрати ныть, червяк! Ты забыл лицо своего отца!»

Так что Эдди заснул, хотя Роланд и предупреждал его быть начеку, и когда Роланд удостоверился, что они оба спят (за Госпожой он следил дольше, потому что предполагал, что она могла попытаться его перехитрить), он перезарядил револьверы стреляными гильзами, снял их с пояса (для него это была болезненная процедура) и положил рядом с Эдди.

И стал ждать.

Один час. Второй. Третий.

Ближе к середине четвертого часа, когда его, усталого, горящего в лихорадке, уже начало клонить ко сну, он скорее почувствовал, чем увидел, что Госпожа проснулась, и сам тоже проснулся.

Он видел, как она перекатилась на бок. Видел, как, изогнув пальцы в клешни, она поползла по песку к тому месту, где лежали его револьверы. Видел, как она вытащила один, подползла совсем близко к Эдди, потом помедлила, наклонив голову и раздувая ноздри – она не просто нюхала воздух, она его пробовала на вкус.

Да. Именно эту женщину он провез через дверь.

Когда она поглядела в сторону Роланда, он не просто притворился спящим – потому что она бы увидела подвох, – он действительно уснул. Когда он почувствовал, что она отвела взгляд, он мгновенно проснулся и опять приоткрыл один глаз. Он увидел, как она поднимает револьвер – это ей далось гораздо легче, чем Эдди, когда стрелок в первый раз передал ему револьвер, – и целится в голову Эдди. Она помедлила, и на лице у нее отражались невыразимое коварство и злоба.