Читаем Стрельцы полностью

Нечто сходное можно сказать и о подлинности «собственноручной» петровской резолюции. Во-первых, от фраз «а если был у них какой злой умысел, то оштрафовать», «а его невесте отдать ящик» веет лексико-синтаксическими конструкциями XIX века. В первой четверти XVIII века подобные предложения могли бы выглядеть так: «а буде в воровском умысле учинится, то штрафовать» и «а помянутый некакий черной ящик возвернуть помянутой свейской породы девке Марье и о том в... канцелярию послать указ». Во-вторых, Петр, как правило, не накладывал столь пространных резолюций. Если бы о похожем деле было — из-за необычности, «куриозности» — доложено лично Петру, скорее всего, он дал бы распоряжение об особо тщательном расследовании и указал бы конкретное лицо, которому это дело следовало поручить.

Итак, Масальский либо талантливо стилизует никогда не существовавшие бумаги (и в этом его оригинальность, ибо тогдашние русские исторические романисты, за исключением, пожалуй, Пушкина, избегали стилизаций), либо — в тех случаях, когда он имеет дело с подлинными документами эпохи, — или буквально цитирует их (старообрядческие рукописи в «Стрельцах»), или растворяет в вымышленных диалогах (ср. беседу стрельцов о судьбе боярина А. С. Матвеева в X главе первой части романа и «Историю о невинном заточении ближнего боярина Артемона Сергеевича Матвеева, изданную Николаем Новиковым». Спб., 1785[36]).

Летом 1834 года Масальский вместе с братом совершил поездку по двенадцати российским губерниям. Впечатления от путешествия должны были составить отдельную книгу. Несмотря на то, что Масальский загодя продал нескольким книготорговцам еще не написанные «Записки путешественника», завершить работу над этим произведением ему так и не удалось (отрывки печатались в «Библиотеке для чтения» (1836, т. XIV) и в 4-м томе собрания сочинений). Масальский влез в долги[37].

Но перо его не оскудевало. В 1834 году вышел роман «Регентство Бирона» о трех неделях правления герцога Курляндского в России в 1840 г., после кончины Анны Иоанновны. В 1837-м появились уже упоминавшиеся исторические сцены из петровской эпохи «Бородолюбие» — о препятствиях, чинимых «немецким» обычаям при насильственном укоренении их в купеческой среде; а также повесть «Граница 1616 года» с мелодраматическим сюжетом — о влюбленных, разлученных русско-шведской войной, или, точнее, русско-шведским Столбовским миром («Библиотека.для чтения», т. XXIV). В это же время Масальский работает над переводом «Дон Кихота» Сервантеса на русский язык, впервые осуществлявшимся непосредственно с испанского оригинала. Предшествовавшей традиции — вольным переложениям французских переводов «Дон Кихота» — Масальский противопоставлял близость к сервантесовскому тексту, временами доходящую до буквализма. Поэтому литературные достоинства перевода страдали от таких издержек, как точное воспроизведение испанских пословиц и поговорок вместо замены их соответствующими русскими идиомами[38]. Первый том «Дон Кихота», снабженный примечаниями Масальского, вышел в 1838 году. В 1841-м в составе альманаха «Сто русских литераторов» были напечатаны повесть из Смутного времени «Осада Углича» и стихотворение «Дерево смерти», вызвавшие неодобрительный отклик В. Г. Белинского[39].

Как раз в этот период Масальский ощущает в себе достаточно сил, чтобы всецело отдаться литературным трудам. Его выход в отставку «по болезни» 9 марта 1842 г. в чине действительного статского советника (последним местом службы Масальского было V отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии, где с ноября 1840 г. он занимал должность правителя дел) почти совпал с покупкой им журнала «Сын отечества». Масальский приступает к исполнению редакторских обязанностей и, таким образом, ставит свое литературное и финансовое благосостояние в прямую зависимость от успеха или неуспеха издания. П. А. Плетнев был недалек от истины, когда, предостерегая бывшего сослуживца Масальского Я. К. Грота от сотрудничества в «Сыне отечества», писал ему 11 ноября 1841-го: «С Масальским иначе не связывайся, как при строжайшем с его стороны исполнении денежных условий. Помни, что он не из любви к литературе издает журнал, а открыл табачную лавочку и за право торговать в ней внес деньги»[40].

Масальский сформировал свой журнал по образцу пользовавшейся огромным успехом «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковского. Не только программа разделов «Сына отечества» (за исключением «Промышленности и сельского хозяйства») была составлена по аналогии с изданием, приносившим сочинителю, прославившемуся под псевдонимом «Барон Брамбеус» (герой лубочного романа), значительный доход, но и выбранная Масальским литературная маска — Маркиз Глаголь, герой другого лубочного романа, — также была подражанием Сенковскому.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза