Читаем Стрельцы у трона полностью

   -- Блоха?.. Ты так говоришь, хозяин ласковый?.. Ин, и то пускай. И блоха -- не плоха, коли в чести живет... И села меж ушами у бирюка. Што оба там ни творят -- букашка-то моя и видит. Ино, -- и ей только-только не попадет. Да она увертлива... И видит, на одном бойце сидючи: кому из двух скорее поколеть?.. А помимо тово, не сиди она поверху, ей бы в пыли растертой быть...

   -- Так, вижу, умна твоя... букашка... Да мне-то што?..

   -- Слушай!.. Все скажу... Ино она видит, што ей самой не по серцу. Помехой она быть не может. Молвить громко -- боится... У ково на гриве сидишь, тому и песни пой... Известно... А все же, не терпит серце... Сказать надоть... Вот зачем и пришел я. Кем хошь, считай меня... Надо же мне свою шкуру боронить... Ежели к сильным не пристать, так и квашни не поверстать... А все же тобе нечто поведаю... Присягу я давал: не выдавать бы ково... Дела не открывать... Я и не открою, слышь, ничево... Одно скажу: постерегу малость.,.

   -- Ково остережешь-то?.. Говори прямо, не путай, брось свою замашку, боярин.

   -- У кажнаво своя, Артамон Сергеич. Ты, гляди, кода-либонь и спасибо мне за мою скажешь. Ну, слушай: вот, были вы анамнясь с лекарем, с Ромодановским да с царицей при царе при недужном... И лекаря вон высылали... И о чем-то с царем толковали... И все то недругам твоим и царицы ведомо... И кода вы снова к царю сбираетесь, и как к ему Петра-царевича вести замыслили... И все иное... Так, вот, остережись, Артамон Сергеич... Слышь, про ины дела попомни... Не под охраной, почитай, крадком поведете малое дитя... Так, кабы наместо трона -- во Угличе не очутился царевич... Али и похуже... Сам знаешь, каки нелюди на свете живут, што им ничево не страшно, не соромно... За корысть -- отца роднова зарежут, не то... Ну, я больше сказать ничево не волен, как присягу давал... Хе-хе-хе. Слышь, ноне бирюки и от блох присягу брать стали... Вон каки времена пришли... Ну, вот и все... Не буду боле времени брать... Тебе, слышь, в Кремль пора, коли зван... Прощенья прошу... Не поминай лихом... Пусть я и какой-никакой по мыслям по твоим, Артамон Сергеич... Да одно верь: не аспид я, не кровопийца, чтобы дозволить безневинную кровь проливать... Вот... А там, как хочешь суди... Прощай, хозяин ласковый... Поскачу к бирюкам своим... И не придется мне того схватить, на чем они не поладили... Бог их знае: хто прав... Кусок, видно, сладкий... А я только младенческу душу сберечи хочу... Вот... Прощай.

   И в сопровождении хозяина гость пошел к дверям.

   Матвеев был сильно взволнован всем, что сказал Толстой. Ему очень хотелось еще потолковать с хитрым гостем. Но как раз в эту минуту стенные часы стали звонко, протяжно выбивать удар за ударом, и Матвеев словно вздрогнул от их звука, не стал задавать Толстому больше никаких вопросов, не удерживал его, простился и почти неучтиво поспешил выпроводить на крыльцо, приказав людям, чтобы подавали сани гостю.

   -- Торопишься, хозяин ласковый... Разумею, вижу... И не можно инако: зван, слышь, к верху... Царь али там царица зовет... А все же помни и про Углич... и про Битяговского со присными... Всево бывает... Не возьму я на душу греха... Ничево я тебе не сказал, никово не назвал... А остерег. Штоб не остеречь -- не давал я присяги... Душа моя чиста... Спаси, Бог... Прощай, хозяин ласковый. Поскачем далей... Хе-хе-хе... Прости...

   Не успели сани Толстого отьехать и пятидесяти шагов от ворот Матвеева, -- ему навстречу прокатил большой возок, провожаемый тремя-четырьмя челядинцами в простых чекменях. Но по лошадям и по возку Толстой узнал выезд князя Ромодановского.

   Повернув с площади в проулок, куда было надо, Толстой остановил свои сани, подозвал одного из провожавших его челядинцев и негромко приказал:

   -- Слышь, Петька, слезай с коня, пусть Митроша в поводу ведет... Ты выезда боярские добре знаешь... Хто нам встрелся вот за поворотом?

   -- Никак сани да кони князя Григорья Григорьича...

   -- Вот, вот. В гости он едет туда, где и мы были. И охота мне знать, ково ныне подзывал на вечерок Матвеев... Так походи околь усадьбы, только не близко, не узрили б тебя... Да примечай: чьи люди да кони вьезжать во двор будут... Как увидишь, что боле не едут, -- домой поспешай, мне доложи. Все ладненько спроворишь -- два алтына получишь, не сумеешь -- в батоги поставлю... Слышь...

   -- Вот как все промыслим, боярин-батюшко... Хошь вперед деньгу отсыпай...

   -- Ну, гляди... Што-ништо, да всыплю... Живо...

   Парень отдал коня товарищу и вернулся назад.

   Толстой поехал дальше, убаюкиваемый звяканьем наборной сбруи на конях, скрипом снега под полозьями... Он полузакрыл глаза, словно бы ему резал глаза отблеск лучей полной луны на белоснежном насте дороги, еще не заезженной, нетронутой почти после недавней метели...

   Не то дремал, не то думал о чем-то он все время, пока сани не подъехали к воротам его небольшой усадьбы.

   Часа через два заявился и Петька.

Перейти на страницу:

Все книги серии Государи Руси великой

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза