Читаем Стрельцы у трона полностью

   -- Молим, молим, государь! -- донеслись из соседнего покоя голоса тех, кто по чину не решался войти в опочивальню царскую или не поместился в ней, так как во время речи Хитрово вся она переполнилась сторонниками боярина.

   Алексей, тяжело дышащий от приступа удушья, ничего не отвечая, только разразился сильным приступом кашля, среди которого едва слышно прохрипел:

   -- Лекаря... На...талья... Петру...ша... Помираю...

   Федор услыхал хрипение и кашель отца, двинулся было к постели, но нечаянно или умышленно бояре сделали вид, что не замечают желания царевича, не слышат его просьбы:

   -- К батюшке, пустите к батюшке...

   И все сплошной стеной сгрудились у постели, не давая видеть, что там творится. А Хитрово громко заговорил:

   -- Што изволишь говорить, государь?.. Соизволяешь на просьбы наши на смиренные, на мольбы рабские... Пиши, слышь, дьяк... Старшому царевичу Федору царство...

   -- На...таша... Петруша... Помираю... лекаря... -- уже более внятно выкрикнул, весь трепеща в агонии, Алексей.

   -- Послано, послано по их... Гляди, подьедут... Уж потерпи, государь-батюшка... Отец Василий, шел бы ты, святейшего патриарха повестил... Ишь, кончается свет государь наш... Да лекаря там скорее бы... Може... помочь какую даст...

   -- Арта... Артамона... -- снова выкрикнул умирающий.

   -- Да боярина Матвеева поглядеть прикажи, -- продолжал распоряжаться Хитрово, очевидно, овладевший положением. -- Вон, сказывают, не поехал он и с царицей. Во дворце где-нигде... Князь Иван, -- позвал он Хованского. -- Ты бы сам!.. Да, Иван Максимыч, и ты, Федорыч, вы и царевича поотвели бы!.. Гляди, ему самому, никак, не по себе стало... В тот бы покой ево... Тамо попросторнее... Што уж тут... Попам тута место...

   И Федор, почти лишившийся сознания, почувствовал, как Языков и Куракин его осторожно подымают и ведут в соседний покой.

   Здесь слух юноши поразил знакомый голос царицы Натальи.

   Она, очевидно, вернулась с пути, предупрежденная каким-нибудь благожелателем.

   Выбежав из колымаги, кинулась на верх к царю, -- но там уже были предупреждены, и ее не пускали в опочивальню, уверяя, что врачи запретили волновать больного под угрозой его внезапной смерти.

   Князь Хованский то же самое подтвердил царице, когда показался в сенях, где на руках своих боярынь билась в рыданиях Наталья, прижимая к груди царевича Петра и умоляя пустить ее в опочивальню.

   -- Туды, к государю... Не стану плакать! Не потревожу ево... Туды... Туды пустите!.. -- повторяла она.

   -- Никак не можно тово, государыня-матушка. Потерпи, слышь, малость... И сам призовет тебя царь-государь... Полегше, слышь, стало ему... А вы бы, боярыни, дело свое знали, -- обратился он к провожатым Натальи, -- чай, видите: не по себе государыне. Ничем с ей сюды тискаться, на ту половину, в терем бы поотвели ее милость...

   Анна Левонтьевна с младшей дочерью и боярыни Натальи, растерянные, напуганные всем, что совершается кругом, хотели уже исполнить распоряжение находчивого князя.

   -- Не рушьте меня... Никуды не иду... Тута буду... Али не слышите, што я приказываю? -- вдруг властно окрикнула их Наталья. -- Али уж я тут самая последняя стала?!. Уж коли на то пошло, -- стрельцов кликну! Они мне путь дадут к супругу, к государю моему... Ступай, Дарья, зови голову стрелецкого, што провожал наш поезд! Сюды ево... Ты, Абрам, -- обратилась она к Лопухину, -- али бо ты, князь, -- идите, зовите... Не посмеют они не пропустить вас...

   Прозоровский и Лопухин двинулись к выходным дверям. Но Хованский, едва Наталья заговорила о стрельцах, уже предупредил их. Пока князь и Лопухин протискивались в толпе заговорщиков, умышленно не выпускавших обоих из давки, как не пропускали они к Алексею царицы, -- Хованский уже был во дворе, где еще находился отряд Петровского стрелецкого полка, провожавший поезд царицы.

   Стрельцы знали князя, служившего в Главном стрелецком приказе, и не удивились, когда он приказал:

   -- Скорее в разряд свой поспешайте. Тамо всему полку сбираться без промедленья приказано от боярина, от Артамона Сергеича.

   Покорно повернули ряды свои стрельцы и потянулись к дворцовым воротам.

   И когда Прозоровский с Лопухиным успели-таки выбиться из сеней, они не нашли во дворе Петровского отряда. Только чужие стрельцы, сторонники Милославских, завзятые аввакумовцы толковали о чем-то с князем Хованским, стоя густой толпой перед самым дворцовым крыльцом, и недружелюбно, глумливо поглядели на обоих нарышкинцев.

   -- Услал проклятый князек, продажная душа, наших-то, -- сказал Лопухин Прозоровскому, сжимая в бессильной злобе кулаки.

   И оба поспешили обратно к царице, оставшейся теперь совсем беззащитной среди заведомых недругов там, наверху...

   Наталья, видя бесплодность попыток, узнав, что матвеевских стрельцов успели удалить, в отчаянии опустилась на скамью и беззвучно рыдала, прижимая к себе перепуганного царевича.

   Вдруг сквозь толпу пробился к ней Матвеев, только сейчас узнавший, что творится во дворце.

   Часть провожатых царицы вернулась в терем; там стало известно, что царь умирает, а царицу не допускают к нему.

   Поднялось смятение, плач.

Перейти на страницу:

Все книги серии Государи Руси великой

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза