Стрелы на ветру

«Ничего не понимаю».

Гэндзи улыбнулся и выпрямил ноги. «Старый Дзэнгэн сказал бы, что это хорошее начало. Из меня пример неважный. Я, в лучшем случае, избавляюсь от напряжения тела, да и то далеко не всегда. Когда преподобный настоятель Токукэн спустится с гор, он все вам объяснит, куда лучше, чем я. Он был лучшим учеником старого Дзэнгэна. Хотя на него лучше особенно не рассчитывать. Вдруг он достиг такой ясности, что уже не может вступать в беседу?»

«Вы иногда говорите такие глупости… – заметила Эмилия. – Чем больше ясность, тем точнее объяснение и тем проще слушателю его понять. Для этого Господь и наделил нас даром речи».

«Дзэнгэн однажды сказал мне: „Величайшая ясность в глубоком молчании“. На самом деле именно из-за этих слов Токукэн и ушел в горы. Услышал их и на следующий день ушел».

«А когда это случилось?»

«Не то пять, не то шесть лет назад. Может, семь».

Эмилия улыбнулась собственным мыслям. Наверное, она никогда не поймет японцев, даже если проживет в Японии всю оставшуюся жизнь. Девушка подняла голову и увидела, что Гэндзи улыбается ей. А может, понимать вовсе и не обязательно. Возможно, любить – гораздо важнее.

– Доброе утро, господин, – произнес с порога Хидё и поклонился.

За ним, поклонившись, вошла Ханако, прижимая к груди новорожденного младенца.

– Ну как, вы уже придумали ему имя? – поинтересовался Гэндзи.

– Да, господин. Мы решили назвать его Ивао.

– Хорошее имя, – кивнул Гэндзи. – «Твердый как кэ.~ мень». Возможно, таким он и вырастет – в точности как его отец.

Смущенный похвалой, Хидё снова поклонился.

– Его отец, увы, туп как камень. Я надеюсь, что сын окажется умнее.

– Можно мне его подержать? – спросила Хэйко.

– Пожалуйста, – отозвалась Ханако.

Она двигалась с такой легкостью и изяществом, что отсутствие левой руки вовсе не бросалось в глаза. Наблюдатель скорее отметил бы, что в каждом ее движении чувствуется необыкновенная мягкость. Хэйко решила, что Ханако стала теперь еще женственнее. Вслух же она произнесла:

– Какой красивый мальчик. Наверняка он разобьет множество сердец, когда придет его время.

– О нет! – возразила Ханако. – Я этого не допущу. Он влюбится лишь однажды и будет верен в любви. Он не разобьет ни единого сердца.

– Хидё, позови нашего летописца, – распорядился Гэндзи. – Похоже, твоему сыну суждено стать неповторимым во всех отношениях.

– Вы, конечно, можете надо мной смеяться, – сказала Ханако и сама первая рассмеялась, – но, по-моему, чистое сердце стоит всех прочих достоинств.

– Ты так говоришь, потому что тебе повезло, – заметила Хэйко. – Ты завоевала именно такое сердце.

– Я вовсе не таков, – ответил Хидё. – Мои склонности и привычки толкают меня к лени, неискренности и разгульному образу жизни. Если я и веду себя лучше, то лишь потому, что больше не имею свободы поступать дурно.

– Это нетрудно исправить, – заверил его Гэндзи. – Одно твое слово, и я немедленно расторгну этот исключительно неудобный брак.

Хидё и Ханако обменялись нежным взглядом.

– Боюсь, уже поздно, – сказал Хидё. – Я чересчур привык к своей неволе.

– Эмилия, раз уж мне не удастся сделать это своевременно, мне хотелось бы поздравить вас с днем рождения прямо сейчас, – обратился к Эмилии Старк.

– Спасибо, Мэтью. – Эмилия была искренне удивлена. Надо же, он запомнил… – Большое спасибо. Время летит так быстро. Скоро я стану старой девой.

Она сказала это легко и искренне – не набиваясь на комплимент, а так, как говорят о чем-то долгожданном. Чем красивее женщина, тем больше она теряет с каждым годом. Но здесь, в Японии, у нее вовсе нет красоты, а значит, ей не придется жалеть об ее утрате.

– Вам еще очень далеко до старой девы, – возразила Хэйко. – Восемнадцать лет – это лишь начало женской зрелости, время первого расцвета.

– У нас есть поговорка: «При первом заваривании даже дешевый чай приятен. В восемнадцать лет даже дочь ведьмы хороша собою», – сказал Гэндзи.

Эмилия рассмеялась:

– Право, князь Гэндзи, вряд ли эта поговорка меня утешит!

– В самом деле, мой господин, неужто это лучший ваш комплимент? – укоризненно произнесла Хэйко.

– Э-э… Кажется, в данном случае эта поговорка и вправду не подходит.

Хэйко взглянула на Эмилию. Судя по тому, как девушка глядела на Гэндзи – в глазах ее плясали смешинки, а на щеках играл румянец, – она не обиделась.

– Можно? – спросила Ханако, протягивая руки к своему ребенку.

– Да, конечно, – отозвалась Хэйко, возвращая ей сына.

– И куда же вы отправитесь? – поинтересовалась Ханако.

– Пока еще не решено, – ответила Хэйко. – Вероятно, для начала в Сан-Франциско. По крайней мере, на первое время – пока в Америке не закончится междоусобная война.

– Какое волнующее путешествие! И какое пугающее! Я просто вообразить не могу, как бы это я жила за пределами Японии.

– Я тоже, – признала Хэйко. – К счастью, поскольку я буду это переживать въяве, мне не придется ничего воображать.

– Какая, однако, честь: князь Гэндзи выбрал вас, чтобы вы были его глазами и ушами за океаном! – сказала Ханако.

– Да, – согласилась Хэйко. – Это воистину великая честь.

«Америка? Почему я должна ехать в Америку?»