Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками

- Не в первый раз. Да только все одно, не доходит До них наука. Признавайся, ведь хотел сбежать? Признавайся, ничего тебе за это не будет. Отпущу.

- Правильно. Хотел сбежать. Давно задумал.

- Почему?

- Есть нет. Табака нет. Оленей отбирают. Рыбу отбирают. Песец отбирают. Скучно жить.

- А за рубежом, думаешь, лучше?

- Там олень свободно ходит.

- Ну раз так, иди. Отпускаю.

- Пешком не дойду. Оленей отдай, нарты отдай, хорей отдай.

- Ничего себе! - делано удивился Пашка. - Олени не твои. Олени государственные. Воровать не позволю.

- Оленя не государство рожал. Оленя важенка рожала. Нарты я сам делал. Хорей сам делал.

- Бес с тобой. Нарты и хорей бери, а оленей придется оставить.

Несколько минут они молча стояли друг против друга, по разному одетые, но удивительно схожие обликом - оба коренастые, узкоглазые, кривоногие.

- Ладно, начальник, - сказал наконец Никифоров. - Пойду, однако. Путь не близкий. Не обижай моих оленей.

- Э, братец, это еще не все. Кухлянку снимай.

- Кухлянку моя жена шила.

- Жене, значит, и вернем.

Никифоров кряхтя стащил меховую одежду и остался в каких-то жуткого вида полуистлевших портках. На лице его не отразилось ровным счетом никаких чувств.

- Исподнее, так и быть, тебе оставим, - сказал Пашка. - Срамить не будем. Счастливого пути.

- И тебе счастливо оставаться, начальник. - Босой и голый человек с синей нечистой кожей повернулся к ним спиной и вприпрыжку устремился в тундру. - На небесных пастбищах свидимся.

- Свидимся, не сомневайся.

- Убежит ведь, гад, - сказал один из стражников, глядя вслед Никифорову. - Они, черти, к любому морозу привычные.

- Не убежит, - заверил его Пашка. - Я тундровых псов уже три дня как не кормил. Растаскают его, как сдобную булку, будь спокоен... А ты, начальник, почему такой хмурый?.

- Ты сделал, что я у тебя просил?

- А как же! Этот сопляк сначала от рубежа отъехал версты на три, а потом назад повернул. И за холмиком, значит, спрятался. Да разве такую машину спрячешь. Мы с ребятами ночью и подползли к этому чудищу железному. Глянули, а у него на крупе бочка с керосином приторочена. Только керосинчик уж больно густой и вонючий. Мы бочку, продырявили да и подожгли. Занялась эта дура синим огнем, как миленькая. Мы отползать стали, а она как рванет! Всю тундру кусками железа засыпало. Вот такие пироги, начальник.

- Керосинчиком это вы зря, - сказал Пряжкин, ощущая какое-то нехорошее, тягостное предчувствие. - Не надо было так...

- Назад уже не воротишь, - равнодушно сказал Пашка. - Что было, то сплыло. А за это дело ты мне бутылку будешь должен. Я так понимаю, что это твоей милашки хахаль был, вечный ему покой.

- Что-нибудь случилось? - спросила Наташа.

- Нет, - ответил Пряжкин.

- Но я же вижу!..

- Так, мелкие неприятности...

- Из-за меня?

- Нет.

- Только не обманывай.

- Зачем тебе знать всякую гадость.

- Значит, из-за меня...

- Это не имеет никакого значения. Даже если меня поставят караульным на башню, я не откажусь от тебя.

- Может и такое случиться?

- Все может случиться. Нам сейчас нужно все время быть вместе. Тебя могут похитить. Или устроить какую-нибудь пакость. Все должно решиться завтра. Мы спустимся под землю, туда, где находится командный пункт стратегических ракетных войск. Тебе придется пойти со мной и поговорить с людьми, которые живут там. От твоего выступления зависит очень многое. Конечно, я не заставляю тебя лгать, но постарайся как можно точнее исполнить мою просьбу. Смысл выступления прост: так, откуда ты пришла, все плохо, здесь - все прекрасно. Ты понимаешь?

- Понимаю. Только оратор из меня неважный.

- Скажи, а там... действительно плохо?

- По-всякому... но там все другое. Тебе будет трудно это понять.

- Не хочешь рассказывать?

- Не хочу растравлять душу. Лучше поцелуй меня.

- Хорошо...

- Ты целуешь меня, как будто в последний раз.

- Я целую тебя в последний раз как невесту. Завтра я поцелую тебя как жену.

- Ты хоть сам веришь в это?

- Да! Да! Да! Верю! Хочу верить!

Кроме Наташи Пряжкин захватил с собой только коменданта Пашку, который всегда сопровождал его во время спусков в подземелье. Слежки заметно не было. Или Сила Гораздович доверял ему, или наблюдение было организовано весьма ловко.

- Это Кром, - сказал Пряжкин, указывая на тесовый забор высотой в три человеческих роста. - Укрепление вокруг пусковой шахты. Скоро вместо дощатых стен будут возведены каменные. Заходи в эту калитку. Только нагнись. - Он постучал в стену деревянной чуркой, подвешенной на цепи.

- А почему калитка такая низкая? - спросила Наташа, опускаясь почти на корточки.

Пряжкин смолчал, зато идущий последним Пашка буркнул:

- Чтоб головы врагу было удобней рубить.

И действительно, сразу за калиткой стояло пять или шесть караульных с занесенными алебардами. Убедившись, что врагов среди прибывших нет (о Наташе их предупредили заранее), они заперли калитку огромным засовом и опустили оружие.

- Ржавчина! - Пряжкин провел пальцем по лезвию одной из алебард. Разве так за оружием следят? Чтоб завтра как огонь горела! Коменданту проследить за исполнением.