Стрелы Перуна

— Я, — простодушно, без тени улыбки, ответила княжна, и беззаботные синие глаза ее остановились на лице русса. — А это моя охрана, — указала Альбида на варягов. — Так когда мы поедем? Наверное, пора?

— Да, пора. Ставр, в сборе ли дружина моя?

— Все тут, у ворот!

Так волей судьбы или кого-то другого Альбида была рядом. А он, удалой наездник, бесстрашный воин и искусный дипломат, так и не нашел слов признания в любви; по-прежнему хмурился и краснел, когда северянка обращалась к нему с вопросами...

Мысли воеводы прервал Каменок Шолох:

— Там степняки собрались. Сюда просятся.

Летко поднялся на вал. На противоположном берегу речки, у брода, волновались десятка два кочевников. Увидев богато одетого воина-русса, они закричали:

— Ур-рус-коназ, пусти! Торговать будем! Бараны есть, кошма есть, шерсть есть, кумыс есть!

Летко что-то сказал вполголоса старшине крепости, тот крикнул в ответ:

— Пускай старшой идет сюда! Один! — уточнил он.

Кочевники посовещались между собой. Один из них на высоком поджаром коне взбурлил брод и через мгновение стоял перед насыпью, снизу вверх глядя на руссов.

— Коназ, когда торг будет? — задорно спросил он, сняв баранью шапку в знак приветствия.

— Езжайте в Киев-град. Там много козарских купцов.

— Куява далеко, а мы не купцы. У нас товаров немного. Продаем только то, что имеем лишнего.

— Дак продали бы своим купцам.

— Э-э, нет! Себе дороже. Наши купцы малый дирхем[105] дадут за десяток овец. Урусы больше платят.

— Что-то обличье твое мне знакомо! — пригляделся Летко к кочевнику. — А ты знаешь меня?

— Откуда, коназ-урус? Наши с тобой пути не пересекались. — Хазарин разбойно оскалил зубы.

И все-таки Летко не мог ошибиться, глаз у него был наметанный. Черная густая борода облегала широкие скулы степняка, усы выбриты, ястребиные глаза под густыми бровями глядели дерзко и вызывающе, большой горбатый нос походил на клюв беркута. Во всем обличье кочевника было что-то залихватски-зловещее, в сухом теле ощущалась стремительность гепарда. Он походил на касога[106] или алана, но никак на хазарина.

— Постой-постой. Дак ты ж Бичи-хан!

— Хо?! Узнал меня, Ашин Летко? — осклабился кочевник.

— С коих это пор ты, разбойник степной, стал кошмами торговать? Твое ж дело — кони?

— Нельзя громко говорить. Не хочу, чтобы кто-нибудь услышал.

— Што ж, езжай в ворота, Гостем будь. Эй, сторожа! Пропустите его!

Дозорные опустили легкий дощатый мостик через ров, и Бичи-хан въехал в крепость.

— Заходи в горницу, хлеба преломить, — встретил его Летко.

Кочевник спрыгнул наземь, поклонился воеводе, скрестив на груди руки, и ступил вслед за ним в полутемную мазанку.

— Подай перекусить и жбан медовухи! — приказал Летко Ставру. — Потом стань у дверей и никого не пускай. ..

Когда на столе появилась снедь, Летко спросил:

— Так пошто ты, Бичи-хан, страшишься конями торговать?

— Каган-беки Асмид не велел. Кто ослушается, тому секим-башка. — Кочевник провел ладонью по горлу.

— А тебе-то што до приказов хакан-бека? — усмехнулся русс. — Он же на кол обещался тебя посадить, яз сам о том в Итиль-граде слыхал. Да и не больно-то ты хакан-бека испужался, как мне ведомо.

— Зачем «на кол»? — ухмыльнулся степной атаман, разрывая крепкими зубами кус вяленого мяса. — Эх-ха, вкусно! Что за зверь?

— Медведь.

— Их-ха, — покачал головой кочевник. — Как вы побеждаете такого могучего зверя? Нам его не осилить!

— Так в степи ж он не водится. Где ты мог его видеть?

— Иногда в леса заезжаем, когда дань берем с булгар или буртасов. Там тоже медведи есть. Раз у меня коня задрал. Я саблей его ударил, так зверь чуть не задавил меня. Я на дереве спасся, а воины мои разбежались.

— Счастье твое, — расхохотался Летко. — На медведя, и с саблей? Виданное ли дело! Ты очень храбрый человек!

— Какой храбрый, — вытаращил глаза Бичи-хан. — Когда на дереве сидел, совсем не храбрый был.

— Ну ладно. Хватит. Ты другое скажи: пошто ты вдруг кола хаканова перестал страшиться? Зимой в Итиль-граде яз сам слыхал, што кто тебя споймает живого, тому — сто динаров платы.

— То было зимой, — засмеялся атаман. — А сейчас каган-беки сам дал мне тысячу динаров.

— Неужто?

— Да-да! Не удивляйся, Ашин Летко. Я спас Санджар-хана от смерти...

— Как Санджар-хана?! Он што, заболел?

— Ха! Заболел. Какой-то удалец ударил его саблей, лицо сильно поранил. Все думали: умрет эльтебер! А у меня лекарь-араб был. Я его в набеге захватил, продать хотел. А тут случай такой! Привез я лекаря, он и вылечил пресветлого Санджар-хана. А хан мне прощенье испросил у Могучего. Лекаря, правда, пришлось кагану-беки за так подарить.

— Как же «за так»? Разве тысяча динаров и твоя голова ничего не стоят?

— Тысячу динаров я за жизнь Санджар-хана получил. Так мне и сказали. А голова моя? Фи, всего сто динаров стоит. А что такое сто динаров? Тьфу!

Летко рассмеялся, так и не постигнув логики в размышлениях разбойного хана.

— Как звали того удальца, што князя Санджара поранил?

— Имя его знает только темная ночь да вольный ветер, — беспечно ответил кочевник.

— Как так?